шансов на спасение', - не уставал уверять он. Через Париж тянулись толпы беженцев из Бельгии и Голландии. Завывали сирены воздушной тревоги. С быстротой лесного пожара распространялись самые фантастические слухи. На Кэ д'Орсэ день и ночь пылали камины. Пепел сожженных бумаг летел над Сеной, по которой еще ползли какие-то баржи. Кто-то предложил сжечь архивы прямо во внутреннем дворе: документов было много, а верховное командование сообщило по телефону, что немецкие танки уже через несколько часов ворвутся в Париж. Но даже эта весть оказалась ложной. Противник еще не завершил операцию во Фландрии. Те, кто торопился поскорее сдать город, не скрывали своего разочарования.
Все возвращается на круги своя. Неминуемость японского вторжения стала еще очевиднее. Фюмролю предстояло вновь изведать паническое бегство, быть может, пережить ужас и позор оккупации. Он решил не вызывать Колет в Индокитай. Застегивая перламутровые пуговицы только что доставленной из прачечной крахмальной сорочки, Фюмроль продолжал обдумывать создавшуюся ситуацию. 'Здесь все за всеми следят', - вспомнились слова Жаламбе. Вполне естественно, что стали следить и за ним, майором Фюмролем, которого удостоил вниманием сам Катру. Что же здесь удивительного?
Наблюдать за ним могли агенты разных служб, в том числе и работавшие на Жаламбе. Но письма из японской миссии никак не должны были заинтересовать ни кэмпэйтай, ни Второе бюро. Гестапо, которое тесно сотрудничало с японской разведкой, тоже не стало бы охотиться за такого рода корреспонденцией. Она могла интересовать и китайцев, и англичан, и американцев, но в первую очередь тех, для кого тайна переговоров по поводу Индокитая была вопросом жизни и смерти: местных националистов или же коммунистическое подполье.
Трезво прикинув все 'за' и 'против', Фюмроль решил сделать вид, будто ничего не произошло. Грядущая капитуляция перед Японией развязывала ему руки. Кто бы ни были те люди, которые держат его под неусыпным прицелом, они не враги ему. Не враги они, а, возможно, даже временные союзники и той Франции, которая продолжает сражаться с фашизмом в отрядах маки, под лотарингским крестом генерала де Голля.
Перед тем как уйти, он вынул из внутреннего кармана пакет с секретными инструкциями, содержавшими перечень максимальных уступок, на которые может пойти французская сторона, и бросил его на стол. Задержавшись перед зеркалом, сдул пушинку с атласного отворота, поставил на нуль рукоятку фена и потянулся к белой кнопке выключателя. Но лампа под потолком погасла сама собой. Еще час назад Фюмроль не обратил бы внимания на столь незначительное происшествие. Перебои с подачей электроэнергии случались и раньше и были, видимо, в порядке вещей. Не далее как вчера тоже погас свет, и это заставило Фюмроля раньше, чем он собирался, спуститься к стойке, где хорошенькая официантка, кажется, ее зовут Мынь, уже зажгла свечи. 'Так даже лучше, - подумал он, в потемках нащупывая замок. - На самый крайний случай у меня будет хоть какое-то алиби. Да и пить при свечах приятнее'.
Едва он захлопнул за собой дверь, зазвонил телефон. Дребезжащий зуммер врезался в кромешную тьму коридора как сигнал бедствия. Преодолев минутное колебание, Фюмроль достал ключ.
'Я прошу вас приехать ко мне, - услышал он голос Катру. - И, если возможно, незамедлительно'.
Катру принял Фюмроля во внутренних покоях. У него на коленях, сладко зажмурившись, мурлыкала сиамская кошечка.
- Хочу проститься с вами, маркиз, - без всяких предисловий объявил генерал-губернатор. - На днях уезжаю.
- Уже? - попытался изобразить удивление Фюмроль. - Как внезапно. - Он знал, что маршал еще неделю назад подписал указ о назначении адмирала Жана Деку. - Без вас мне станет еще более одиноко.
- Наконец-то искреннее слово! - Зоркий глаз Катру колюче блеснул, он сделал жест, упреждающий оправдания Фюмроля. - Ради бога, не делайте удивленного лица. В этой дыре всегда все известно заранее. И соболезнований тоже не надо. Я рад, что уезжаю. Можете мне верить.
- Не хочу выглядеть в ваших глазах лицемером. - Фюмроль несколько принужденно развел руками. - Но, как говорят японцы, этикет надо соблюдать даже в дружбе. Притом я действительно огорчен и даже подумываю об отставке.
- Не делайте глупостей. В Виши решат, что вы просто-напросто задумали сбежать к де Голлю.
- Почему бы и нет? - меланхолично спросил Фюмроль. - Впрочем, вы правы, если я надумаю так поступить, то сделаю это тихо. - Он усмехнулся. - А то еще, чего доброго, арестуют.
- Не мне напоминать вам о долге перед Францией, маркиз, - мягко произнес Катру, спуская кошку на пол. - Иди-иди, - пощекотал он ее' за ушком. - Перед настоящей Францией, которая была, есть и будет. Вы меня понимаете? Это для нее вы обязаны любой ценой сохранить Индокитай.
- Полагаете, это возможно?
- Вы, как я вижу, убеждены в обратном. Жаль.
- Не стану скрывать от вас, мой генерал, - признался Фюмроль, вяло помахивая веером, - но я действительно не верю в то, что можно сдержать японцев.
- Тогда зачем вы здесь? - резко спросил Катру.
- И сам не знаю. Я все еще куда-то бегу, бегу и не могу остановиться. А уж если быть до конца откровенным, то меня окончательно доконала весть о том, что мы собираемся передать японской полиции списки каких-то агентов Коминтерна. Клянусь честью, такое уже было, мой генерал, и совсем недавно. Меня мучит не столько сам факт, хотя он достаточно омерзителен, сколько навязчивое осознание того, что так уже было. Мы оба помним, чем закончилось все во Франции, и у нас нет оснований рассчитывать на иной конец тут.
- Откуда вам стало известно? - почти не разжимая обескровленных губ, спросил Катру.
- Это имеет для вас значение?
- Да, имеет. Потому что мне не сообщили о подобном требовании японской стороны... Это Жаламбе вам сказал?
- Нет. - Фюмроль покачал головой. - У меня есть иные источники. Как-никак я послан сюда для связи с японцами.
- Слышал, что они не слишком довольны вашей деятельностью, - переменил тему Катру.
- Вы хотели сказать, бездеятельностью? - Фюмроль качнул фаянсового болванчика, и тот послушно закивал уродливой головой. - Так как же насчет списков, мой генерал? Это правда?
- Решайте сами, раз вы осведомлены много лучше меня.
- Значит, правда. - Фюмроль осторожно положил веер на резной столик, где дымилась чашка ароматного чая с лотосом. В серебряных ажурных розеточках лежало печенье и арахис, поджаренный с солью и сахарной пудрой. - Скажите, мой генерал, - спросил Фюмроль, рассеянно отирая с орешков тонкую шелуху, - зачем мы всякий раз ослабляем себя перед решительной схваткой? Из трусости или по убеждению? Флагу с серпом и молотом над Елисейским дворцом Вейган предпочел свастику. Это мне понятно: он действовал по убеждению. Но здесь, в Индокитае, из которого нас все равно вышвырнут, чего мы так трясемся? Думаете, это хоть чуточку умиротворит японцев? Как бы не так. Я терпеть не могу красных. Еще с раннего детства. Когда слушал рассказы про якобинский террор, про какого-то из моих прапрадедушек, которому отрубили голову, у меня сердце ходило ходуном. Впрочем, это так, инфантильная чепуха... Но у меня действительно нет ни малейшей симпатии к коммунистам. И все-таки мне было бы приятнее увидеть в Париже Тореза - он хоть француз, а не эсэсовец в черной униформе. А уж здесь... - Он пренебрежительно махнул рукой.
- Что здесь? Договаривайте.
- Какая нам польза от того, что японцы арестуют еще несколько тысяч красных в Китае или в Гонконге? Будь моя воля, я под занавес, не задумываясь, вооружил бы вьетнамских большевичков. Уж они бы поддали японцам жару!
- Простите, маркиз, но вы рассуждаете, как дитя. Можно подумать, что с тех пор, как бонна читала вам про Дантона и Робеспьера, прошел месяц-другой, а не тридцать лет. Я тоже был бы готов сражаться рядом с коммунистом-французом против нацистов. Но вы не знаете местных условий, мой друг. Я сменил на посту генерал-губернатора Жюля Бревье, провозгласившего демагогический лозунг 'ежедневной чашки риса', и только тем и занимался, что выгребал авгиевы конюшни. Это мне выпала нелегкая участь сражаться с кошмаром, который достался нам в наследство от печальной памяти Народного фронта. Легальная компартия, профсоюзы, забастовки? Для Индокитая это было смерти подобно. Можете верить моему опыту. И я рад, что именно мне удалось раздавить многоголовую гидру.
