— Не спеши, сперва поешь.
Суп был вкусный. Кажется, впервые с прошлой пятницы я ощутила вкус пищи. Я доела, мы все молчали. Так странно было сидеть напротив человека, которого я совсем не знала, после того, как я перед ним расплакалась. Вскоре пришла официантка, убрала тарелки и принесла кофе.
— Хочешь еще что-нибудь?
— Нет, спасибо. Суп отличный был, я наелась.
Я помешала кофе, отгоняя пенку к краям чашки.
— Что же, - сказал он, - когда это все случилось?
— В пятницу. Совершенно внезапно.
— Наверно, как гром среди ясного неба.
— Именно. Я была у нее, вернулась домой - а она звонила Энн Мари. Я кинулась обратно, а когда пришла…
— Значит, ты первая узнала… — Он протянул руку через стол и коснулся моей руки. — Тяжко.
Я глотнула кофе и посмотрела на него.
— Но самое ужасное, что мы поссорились, перед тем, как я ушла – не сильно поссорились, на самом деле: просто она меня распекала, а я вышла из себя и хлопнула дверью. Такое чувство вины.
— Ни в чем ты не виновата.
— То же и врач говорит. Сказала, что это могло случиться когда угодно. Но почему же именно тогда?
— Просто так совпало. Мне кажется, у многих остается чувство вины, когда кто-то умирает.
— Наверно, только я хотела бы с ней попрощаться, сказать, что я люблю ее.
— Уверен, что она это знала. Ты ведь заботилась о ней?
— Ну да. Навещала почти каждый день.
— Тогда она точно знала.
— А твои родители живы?
— Отец жив, а мама умерла, когда мне было десять.
— Ужас.
— Да, это был ужас. Мне понятно, что ты говоришь про чувство вины. Я все думал, что это, должно быть, моя вина. Мама долго болела, я не знал, что с ней - разумеется, мне не говорили. А у нее был рак груди. Я вообще-то узнал об этом только в семнадцать лет. И мой папа, и тети твердили, что я должен быть умницей, что мама болеет и ей нельзя волноваться. А незадолго до того, как она умерла, я набедокурил в школе – ничего страшного, просто играл в футбол и разбил окно. Так уж совпало. Но я не мог избавиться от мысли, что она из-за меня умерла, потому что я вел себя плохо, и она волновалась. А когда тебе десять лет, задать вопросы некому. Папа был убит горем, ему было не до меня. К тому же я старший, и мне полагалось подавать пример брату и сестре. Все твердили: как ужасно в таком возрасте остаться без матери. Шону было всего пять, а Алисии три года, и наши родичи страшно вокруг них суетились. А мне полагалось держаться молодцом.
— Даже не знаю, что сказать. Я тут переживаю, что потеряла мать в тридцать три года, а тебе было всего десять. По крайней мере, мама столько лет была со мной.
— По-моему, неважно, сколько лет. Мама – это мама. И теряешь ее всегда слишком рано.
— А твой отец, как он это пережил? Тяжело ему было, наверно, растить вас троих в одиночку.
— Вообще-то он женился еще раз, через два года. Я так на него злился тогда… а теперь отношусь к ней даже очень неплохо.
— Два года — как-то он быстро.
— Забавно, в универе на социологии нам говорили, что, судя по всему, новый здоровый союз люди могут создать в период от одного до двух лет после смерти или развода. До этого срока они слишком подавлены, а после - привыкают жить самим по себе.
— Это социология? Похоже на статейку из журнала «New Woman» . Но мужчины, похоже, в новый брак вступают быстрее, чем женщины.
— А все потому, что они беспомощнее. Справедливости ради надо заметить, что у папы на шее было трое детей - вряд ли можно винить его в том, что он искал помощницу. Он не из тех, кто приспособлен к современной жизни.
— А ты? — слова вырвались у меня сами собой. И тут же мне стало неловко за вопрос. — Прости, не хотела лезть в душу.
Он улыбнулся:
— Ладно. Мне кажется, мы с реверансами уже разделались. Да, я человек другого поколения. По крайней мере, надеюсь на это. Мне бы хотелось, чтобы мужчины и женщины были самими собой, чтобы нас не стесняли оковы гендерных стереотипов, как это именуют социологи. Ну вот, посмотри на меня – я далеко не мачо… наверно, если бы я сидел дома, воспитывал детей, а жена занималась охотой и собирательством, меня бы это вполне устроило. Конечно… не исключено, что я просто ищу оправдание.
— Оправдание чему?
— Моей совершеннейшей лени. Мне бы хотелось, на самом деле, чтобы какая-нибудь богачка взяла меня на содержание, и тогда бы я бросил работу в «Исландии» и стал мальчиком-зайчиком.
Я рассмеялась. Мой смех прозвучал так непривычно, что я прикрыла рот рукой. Подошла официантка, забрала чашки и на стол положила счет.
— Простите, — сказал Дэвид, — наверно, я еще кое-что закажу.
— Пожалуйста, слушаю вас.
— Скажите, у вас еще готовят чудесный слоеный торт с горячей карамелью и мороженым?
— Да.
— Вот его принесите. Лиз, тебе надо попробовать. Это так развращающе вкусно – его впору назвать «смертный грех».
— Ладно, уговорил. И еще кофе, будьте добры.
Дэвид улыбнулся.
— Два кофе и два «смертных греха».
В половине четвертого я была у школы. Впервые с тех пор, как Энн Мари перешла в новую школе, я ее встречала, и стоять у ворот мне было как-то неловко. Когда Энн Мари была маленькой, а я работала на полставки, я ждала ее в компании других мам, а потом наши дети выбегали, все в форменных костюмчиках, и столько было у них впечатлений – и всем они хотели поделиться. Средняя школа – другое дело. Начать с того, что все они рослые. Энн Мари для своего возраста тоже высокая, но она первый год в средней школе; а из старших некоторые ребята – уже почти мужчины. И Энн Мари, увидев меня, не сказать, что была в восторге.
— Ты чего тут стоишь?
— Вот, думала, зайду, тебя встречу. Я была на Байерс-Роуд, купила кое-что.
— Я вижу. — Она отобрала у меня пару пакетов.
— Хотела купить пару мелочей. Надо было на машине поехать.
— Позвонила бы мне, мы бы встретились на Байерс-Роуд. Не тащилась бы в гору.
— Я думала, у вас мобильные отключены во время уроков.
— Но я включаю, как только на улицу выхожу.
— Ладно. — А я думала, она мне обрадуется. — Ну что, как учеба?
— Нормально. Только у меня попросили записку от родителей с объяснением, почему меня не было.
— Как же так? Я же звонила в понедельник и сказала про бабушку.
— Наша классная сказала, что нужна еще записка.
— Напомни вечером, напишу.
Мы пошли по направлению к Байерс-Роуд.
— А ты что делала?
— Убиралась, стирала. Перекусила в городе.
— А где?
