– А свет почему не погасил?
– Чтобы тебя лучше видеть.
– Врешь. Наверное, тебя мучают кошмары, признайся?
– Все самые страшные кошмары, – сказал я, – происходят наяву.
Ириша наморщила лоб:
– А ведь и правда! Ничего страшнее оторванной головы на столе мне видеть еще не приходилось, а ведь это был не сон… Знаешь, я сегодня за ужином не смогла проглотить ни кусочка, только вина немного выпила.
Окинув ее фигуру критическим взглядом, я сухо констатировал:
– Тебе это не повредит.
– Толстая?
– Большая, – ответил я, немного помедлив с выбором точного определения.
– Такая уж уродилась. – Она смущенно развела руками.
– Если бы ты такая уродилась, твоя мать прямо на месте и скончалась бы.
Еще до того, как я успел пожалеть о вырвавшейся жестокой шутке, Ириша посмотрела мне прямо в глаза и спокойно сказала:
– Так и случилось. Мама меня даже не увидела.
– Извини.
– Да ладно! – Она махнула рукой. – Тебе ведь плевать на меня, на моих родителей.
Я не произнес ни слова. Если уж врать, то по-крупному и только при крайней необходимости. В остальных случаях достаточно отмалчиваться. Именно этим я и занимался, разглядывая стоящую передо мной Иришу. Даже если на ней была не ночная рубашка, а простая хлопчатобумажная футболка, то и ее нельзя было назвать длинной, учитывая ту малость, которую удавалось прикрывать подолу. Потешный котенок, окруженный россыпью малиновых сердечек, смотрелся на Иришиной хламиде странновато. При своих габаритах она никак не могла сойти за маленькую девочку.
Убедившись, что гостья готова выдерживать паузу бесконечно долго, я заговорил первым:
– Ты пришла узнать, сплю ли я. Да, я спал. Теперь нет. Что еще?
– Из твоей комнаты видны звезды, – тихо сказала Ириша.
– Разве твоя комната расположена в другом полушарии?
Она тихонько засмеялась:
– Нет, конечно. Просто у меня под окном растет высокое-превысокое дерево…
– Ладно, – вздохнул я. – Можешь полюбоваться на свои звезды, астроном.
Она с готовностью подошла к окну, подняла ребристый полог жалюзи и высунулась наружу так порывисто, словно надеялась вспорхнуть в ночное небо. При ее весе без специальных приспособлений это не представлялось возможным. Покосившись на обращенный ко мне зад, я с первого взгляда определил, что крыльев, пропеллеров или реактивных сопел на Ирише не наблюдается. Как и еще одной немаловажной вещицы. То, что я сначала принял за черные трусики, оказалось как раз их полным отсутствием. Она сместилась на край подоконника, освобождая мне обзор, и спросила:
– Тебе видно? Здорово, правда?
– Да как сказать… – уклончиво ответил я.
– Неужели тебе не нравится ночное небо?
– Сплошная черная дыра, – сказал я без особого энтузиазма.
Это не означало, что я не способен воспринимать прекрасное. Просто, поскольку я продолжал лежать, в оконном проеме мерцала лишь жалкая горстка звездной россыпи. Остальной вид заслоняла та часть ее тела, которая вызывала отнюдь не романтические переживания.
– А луна какая! – не унималась Ириша, задирая голову и выгибаясь так, что при желании можно было пересчитать все веснушки на ее отставленном крупе. – Кажется, что ее можно потрогать рукой!
Не знаю, как там до луны, а до обращенного ко мне зада было действительно рукой подать. Благоразумно сконцентрировав внимание на потолке, я предложил:
– Заберись на крышу, там у тебя будет больше шансов достать до луны. А меня оставь в покое. Ты не Мата Хари, я не Джеймс Бонд. Так что не утруждай себя понапрасну.
– Кто такая Мата Хари? – насторожилась Ириша, повернувшись к окну спиной. Вид у нее был слегка озадаченный.
– Одна знаменитая шпионка, которая охмуряла мужиков и добивалась от них чего угодно. Но у тебя нет никакой необходимости показывать мне небо в алмазах. Считай, что ты своего добилась. Книга про твоего отца не будет написана. Довольна?
– Почти, – загадочно произнесла Ириша, глядя мне в глаза. Котенок на ее хламиде, двигающийся в такт ритмично вздымаемой груди, казался ожившим мультипликационным изображением.
– Что значит «почти»? У тебя есть еще какое-то желание?
– Одно. Малюсенькое.
С этими словами Ириша размашисто направилась к двери и щелкнула там выключателем. Я хотел было пожелать ей спокойной ночи на прощание, но в темноте вновь зазвучали тяжелые шаги, и я увидел надвигающееся на меня белое пятно.
Рассчитывать на спокойную ночь не приходилось.
Едва я успел откатиться подальше к стенке, как Ириша всем своим весом обрушилась на освободившиеся две трети кровати. Когда она, задрав свою рубаху до самой шеи, со стоном навалилась на меня, я уж решил, что ребрам моим пришел конец, но стыковка произошла на удивление мягко. Нависшая надо мной Ириша опиралась на локти, и это оставляло мне некоторые шансы выбраться из-под массивного тела с неповрежденной грудной клеткой.
– Я выполню твое второе желание просто так, даром, – пропыхтел я, отклоняя лицо то от одной ее груди, то от другой.
– Это и есть мое второе желание, – сообщил мне торжествующий голос Ириши.
– Не такое уж оно малюсенькое, – запротестовал я, когда был оставлен без трусов и опять намертво прижат лопатками к кровати.
Не удостоив меня ответа, Ириша осторожно поерзала на мне, сдавая назад. Кожа у нее была горячая, но очень сухая.
– Помолчи, – попросила она сквозь стиснутые зубы. – Помолчи, пожалуйста.
– Но…
Она заткнула мне рот грудью, а сама, сосредоточенно сопя, вышла на цель, умудрившись накрыть ее с первого захода. Против ожидания, я не почувствовал себя мальчиком с пальчик, угодившим в лапы любвеобильной великанши. Контакт получился настолько тесный, что Ириша ойкнула и с этого момента не затихала ни на минуту.
На протяжении следующих сорока минут она неоднократно побывала на мне и подо мной, вернее, это я оказывался то снизу, то сверху независимо от своего желания. Мне это напоминало борьбу с расходившейся медведицей, а что испытывала Ириша, я понятия не имею. Могу сказать одно: прерывистые возгласы ее звучали скорее жалобно, чем победно, а под конец схватки она сделалась немного охрипшей и совершенно обессиленной.
Кое-как разлепившись, мы не сказали друг другу ни слова. Молча закурили, молча понаблюдали за рубиновыми огоньками своих сигарет, молча отправили их щелчками в открытое окно. Потом я притворился спящим, а Ириша отключилась всерьез.
Может быть, это только мерещилось в темноте, но мне казалось, что на ее губах блуждает счастливая улыбка.
– В чем дело, Марк? – спросил я недовольным тоном. – Что еще за идиотскую комедию ты вздумал ломать?
– М-м! – страстно замычал он. – Мммм!
Этими же нечленораздельными возгласами Дубов-младший поприветствовал меня, как только я проник в его комнату. Теперь он продолжал гримасничать, мычать и дергаться на своей кровати, как эпилептик. В свете розового ночника его лихорадочно блестящие, выпученные донельзя глаза казались красноватыми, как у кролика-альбиноса. У насмерть перепуганного кролика.
