на трельяжном столике, пылились в открытой жестянке 'Жорж Борман и К°' бесценные раритеты. Но наметанный глаз Льва Минеевича все же ухватил перемену. Скользнув взглядом по картинам и фотографиям, висевшим на стенах, по темным истрепанным корешкам оккультных и теософских изданий на книжной полке, он догадался, что Верочкина комната изменила свой колорит.
Исчезли черный, похожий на старое ведро шлем пса-рыцаря с растопыренной куриной лапой на маковке, двуручный меч палача из славного города Регенсбурга и грубая тряпичная кукла, которую Чарская выдавала за орудие любовного приворота. Зато увидели свет божий долго хранившиеся в 'запасниках' тибетская молитвенная мельница, четки из розового коралла и чудесная курильница шоколадной бронзы с корейскими триграммами и фантастическим львом Арсланом на крышке. Колорит мрачной средневековой Европы явно уступал свое место буддийской Азии.
Лев Минеевич повернулся к хозяйке, которая, заперев все замки, вошла следом за ним, и обомлел. Он собирался поцеловать пожилой даме ручку и, осведомившись о здравии, выяснить причину смены экспозиции, но, увидев на голове Веры Фабиановны чету рыжих котят, совершенно потерял дар речи. Крохотные, подслеповатые еще зверьки мяукали и безжалостно когтили хозяйкины волосы, завитые в мелкие кольца, но каким-то чудом сохраняли равновесие, не сваливались вниз. Впрочем, в наиболее угрожающие моменты Вера Фабиановна с кроткой мученической улыбкой придерживала их рукой.
- Здравствуйте, друг мой, - томно произнесла она и указала гостю на высокое, тронного вида кресло. - Отчего вы не сядете?
- Добрый вечер, очаровательница, - пришел в себя Лев Минеевич и подошел к ручке. - Откуда это? - осведомился он, косясь на котят, игриво покусывающих друг друга крохотными острыми зубками.
- Моя египетская разрешилась от бремени, - с гордостью пояснила Вера Фабиановна.
- Папаша, значит, у них рыженький! - Он по-стариковски хихикнул и глянул в угол, где у батареи на тюфячке лежала на боку черная, как смоль, Верочкина любимица.
- Кто его знает, каков он, этот папаша! - философски заметила Вера Фабиановна и многозначительно добавила: - Генетика умеет и не такие шутки. Се ля ви.
Лев Минеевич лишь подивился богатству ее лексикона и обширным знаниям. Он уже обратил внимание на новое пополнение библиотеки. И если отпечатанный инкварто том 'Культ камней, растений и животных в Древней Греции' еще не свидетельствовал о резком перевороте Верочкиного миросозерцания (долгие годы ее настольными книгами были 'Наши друзья на небе, или Узнаем ли мы друг друга после смерти?' и комплект газеты 'Оттуда' за 1906 год), то 'Занимательная минералогия' академика Ферсмана и 'Причудливые деревья' Меннинджера говорили о многом. Лев Минеевич увидел в них, а также в слове 'генетика' явственное влияние новой дружбы. И это заставило его сердце болезненно сжаться. Круглый, румяненький старичок с присущей юности остротой ощутил укол ревности. И не столь уж важно, что объектом ее была женщина! Льву Минеевичу стало очень обидно, что Верочка воспылала к случайной знакомой столь скоропалительной и всепоглощающей привязанностью.
С того дня, когда обе дамы разговорились в столе заказов 'у Елисеева', куда Вера Фабиановна заглянула по пути в 'филипповскую' булочную, прошло не более месяца, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Льва Минеевича оттеснили на второй план. Это чувствовалось буквально во всем. Его забывали приглашать на чашку кофе, потому что Верочка выпивала ее вместе с новой подругой в знаменитой некогда булочной. Она перестала водить его на кинофестивали различных стран в 'Ударник' и больше не гадала ему на картах. Да мало ли! Влияние этой особы, между прочим сестры профессора, сказывалось даже в мелочах. Верочка, которая нигде и никогда не лечилась, стала вдруг посещать какого-то тибетского лекаря, периодически наезжавшего в Москву из Улан-Удэ показать жену, страдающую хроническим панкреатитом, профессору Туровой в клинике Вишневского. Симпатичный немногословный чудодей был славен тем, что ни о чем не расспрашивал пациентов. Пощупав пульс, он сразу же ставил диагноз и тут же давал лекарство, насыпая в бумажные конвертики сухую ароматную травку, которую черпал из большого мешка палехской расписной ложкой.
Лев Минеевич, которого Вера Фабиановна взяла с собой на первый сеанс, позволил себе высказать скептическое замечание по адресу знаменитого врачевателя, что чуть не привело к бурному объяснению. Равно были встречены в штыки и его попытки настроить Верочку против новой подруги.
Выражаясь языком Чарской, ему выдали такой бенц, что Лев Минеевич поклялся себе больше никогда не заговаривать с Верочкой на эту тему. Но академик Ферсман и генетика вывели его из равновесия. 'И куда Верочка только лезет? - затосковал он. - Ведь не ее ума дело. Добро бы хоть гимназию закончила, так нет, удрала из дому с актеришкой'.
- Как поживает ваша симпатия? - не утерпел бедный коллекционер.
- О! - Вера Фабиановна всплеснула руками, но тут же сморщилась от боли, так как котята, чтобы удержаться, вынуждены были вовсю выпустить коготки. - Вы ничего не слышали? - Она осторожно извлекла котят из волосяного плена и подкинула на попечение матери.
- Нет, - насторожился Лев Минеевич. - Разве что-нибудь произошло?
Заметив, как Моя египетская принялась вылизывать питомцев, он брезгливо поежился и отвернулся.
Однако любопытство его было сильно задето. Он даже легко подпрыгнул на стуле от нетерпения. Но Вера Фабиановна молча застыла в трагической позе. В эту минуту она казалась себе похожей не то на Сару Бернар, не то на Элеонору Дузе или еще на какую-то столь же знаменитую актрису, чей снимок в роли Федры видела в журнале 'Нива'.
- Неужели Людмила Викторовна захворала? - наконец не выдержал он.
- Типун вам на язык! - Вера Фабиановна скорбно поникла. - У нее страшное несчастье: пропал Аркадий Викторович.
- То есть как это - пропал? Куда?
- Почем я знаю? Она звонила вся в слезах. Места себе не находит. Не знает, что и подумать.
- Когда это случилось? - Лев Минеевич понизил голос.
- Третьего дня... Представьте себе ее положение! Она уезжает в Москву выкупить заказ в гастрономе, и все, конец, больше она его так и не увидела. Мистика какая-то!
- Как же это произошло? - допытывался Лев Минеевич.
- Совершенно сверхъестественный случай... Но вы, кажется, не признаете сверхъестественного? - Она насмешливо скривила губы.
- Ваша ирония здесь неуместна, - с достоинством сказал Лев Минеевич. - Если бы я признавал, как вы сказать изволили, сверхъестественное, тот бандит - или вы забыли историю с вашим ларцом? - гулял бы себе на свободе! Вместо того чтоб слезы проливать, ей в милицию обратиться надо, вот что скажу вам, голубушка. Как хотите! - Он принял вид независимый, и даже надменный. - Ради вас я готов оказать ей протекцию... На Петровке у меня есть кое-какие связи...
- Да знаю я их, ваши связи! - досадливо отмахнулась она. - Один свет в окошке... Что может сделать ваша милиция, ежели человек исчез? Понимаете? Ис-чез! Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок не упала. Кабинет Аркадия изнутри заперт, а самого его нет. Испарился. И ковер текинский вместе с ним.
- Хороший ковер-то?
- При чем здесь ковер, когда человек пропал бесследно? - возмутилась она.
- Вы же сами сказали про ковер, - обиженно надулся Лев Минеевич, - а теперь кричите... Может, кража это простая! Ясно?
- Какая же это кража, коли пропала лишь старая тряпка? А у Аркадия Викторовича, между прочим, камушки есть! Не чета ковру. У Людмилы Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца... Да и как вору-то было залезть, когда всё заперто? Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких концов!
- Милиция бы нашла, - с непреклонной уверенностью откликнулся Лев Минеевич.
- Вот заладил - милиция, милиция... Русским же языком говорю, не человеческого разумения тайна эта... А может, Аркадий Викторович нарочно исчез!
- Как это - нарочно? - не понял Лев Минеевич. - На пари?
- Совсем другое, вы послушайте. - Она перешла на шепот: - Не простой он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.
- Марсианин, что ли? - Он пренебрежительно усмехнулся.
