говорит про юг и восток, про ветер и звезды. Про море, ушедшее прочь, оставившее озеро на память о себе.
— В июльские вечера Большая Медведица лежит на северо-западе, ногами, а отчасти и головою — вниз, а хвостом — налево, в южную сторону. В это время зимние созвездия скрыты на севере, глубоко под краем неба, там, куда указывает голова Большой Медведицы. Там, на севере, над крышами дальних строений, виднеются Возничий и Персей, а влево от них, у самого края неба, можно было бы видеть одну верхнюю звезду Близнецов, если бы небо у края не было закрыто облаками туманом…
— А давайте телескоп купим? — предложила Аня.
— Или сами из чего-нибудь сделаем? — загорелась Амаранта.
— Телескоп — это вовсе не забава. Настоящий астроном занимается не тогда, когда ему вздумается, а когда позволяет погода, и смотрит не на то, на что ему хочется смотреть, а на то, что в эту минуту лучше всего видно. Затем — наводка трубы. Думаете, смотреть в телескоп просто — взял и гляди? На самом деле навести трубу на звезду не легче, чем попасть из ружья в летящую птичку.
— Не надо в птичку, — Амаранта сделала вид, что хнычет.
— Так что с телескопом, барышни, мы пока заводиться не будем… Остается последнее место, где может стоять маяк, — помолчав, сказал человек. — Когда я был маленький, туда проникнуть было невозможно, потому что на пути к этому месту находилась военная часть. Теперь ее нет.
— Она заброшенная, — сказала Аня. — Раньше часовые стояли с автоматами, а теперь все нараспашку.
— Пацаны часто туда лазают.
— И зря, — сказал человек. — Нечего там делать. И мы через эту военную часть не пойдем. Мы обогнем ее с востока. Но для этого надо пройти через плохой лес.
— Какой плохой?
— Страшный, — коротко ответил человек. — Если боитесь, лучше не идите.
— Да ладно, — махнула рукой бывалая Амаранта. — Когда пойдем? Далеко ведь это…
— Пошли после обеда? Я как раз на скрипке позанимаюсь.
— На рассвете надо, — поправил человек.
— Меня не отпустят.
— Дура, что ли? — Амаранта удивилась. — Спрашивать собралась? Ты по-тихому…
— Значит, встречаемся у водокачки. Резиновые сапоги наденьте, и свитера тоже. А я термос с чаем возьму и бутерброды.
46
— Ну что? — спросила Анина мама.
— Ты меня, конечно, не помнишь, — начала Анина Мама.
— Почему? Помню я тебя прекрасно. Я всегда все помню, — словно пожаловался человек.
— Если бы ты знал, до какого края дошла Елена после твоего исчезновения, — сказала Анина мама и закурила, морщась — от дыма ли, от воспоминаний. — До какой нищеты, и физической и духовной. Иногда она по два-три дня жила у меня, и мы даже не разговаривали…
— И не потому, что она все время или пила или бредила. Просто я не могла сдержать слез, глядя на нее. И когда она уходила, исчезала, всегда под утро, на рассвете, в мороз или летом… Заболевала и была разбита на несколько дней.
— Ты понимаешь, что это все ты? — негромко, как бы мимоходом спросила мама. — Ты знаешь, что с тебя спросится?
— Негодяй, — также мимоходом и негромко сказала Анина мама. Встала и забрала пачку сигарет со стола.
Застонав от ярости, она принялась колотить человека худыми острыми кулаками, таскать за волосы, теребить за одежду.
Он не противился, не пытался защищаться.
Устав, женщина заплакала, и человек обернулся к ней, глядел безумным, горячим от слез взглядом.
Плакали вместе, держась друг за друга, обнявшись. Долго. Хорошо плакали. Потом умывались из железного рукомойника. Анина мама пригладила волосы, высморкалась в платочек и сказала:
— Уезжай отсюда, а?
— Нет.
47
Рассвело. Трое встретились у водокачки. Девочки стучат зубами. Человек укутывает их шалями. Пьют чай из термоса.
48
