Вот, думаю, выпьем.
Тут сон и кончился.
Солнце насквозь
Кисейное платье. Тонкое, прозрачное.
Женщина стоит между мной и солнечным светом.
Она молчит, и я молчу. Кажется, она даже не смотрит на меня.
Сентябрь
Портфель
Я встречаюсь со своим другом Толей Голубовским у него на работе.
Прощаюсь с ним, дохожу до конца улицы – это очень приятная улица, вроде Ордынки, так вот, я дохожу уже до набережной, как вдруг вспоминаю, что забыл у него свой портфель.
< Мне очень часто снится, что я забываю портфель, хотя на самом деле такого со мной ни разу не было. Ну, или я не помню. Значит, если и было, то очень давно. >
Звоню ему. Он уже ушел оттуда, из офиса. Он рядом.
Я вижу его в толпе. И тут же Марина, его жена, совсем другая, чем на самом деле, – черноволосая, высокая, плотная. Но это она. Мы начинаем разговаривать, и я забываю про портфель.
Вдруг вижу – мой портфель у него.
Говорю: «А вот и мой портфель!» Он говорит: «Ой! Значит, мне возвращаться…»
И мы вместе идем к нему на работу. Хорошая погода, настроение приятное.
Забор
Дача, забор проломан в двух местах. Следы: полосы на земле, на траве. Как будто через эти проломы что-то тяжелое тащили.
Песок. Разрываю его тросточкой.
Там закопаны горбушки черного хлеба.
Слышу, кто-то из окна меня ругает, обзывает разными словами.
Оборачиваюсь, никого не вижу.
Силуэт мелькает. Женщина у плиты. Не видно кто.
Пальто
Отдал в ремонт синее пальто – подкладку подшить, она разорвалась по шву. Его испортили. Оно стало гораздо у же, и что-то с тканью сделалось. Стало обтерханное и из темно-синего, почти черного стало яркоголубое.
Второй сон. Зубы
Разговариваю с какой-то женщиной. У нее с переднего верхнего левого зуба отвалилась передняя как бы пластинка. Видно гадкое гнилое нутро зуба в ржавой металлической рамке.
Третий сон. На платформе
Ночью в метро – да, да, в метро! – я получаю заказанный мною дачный дом. Сруб. На платформу с грузового поезда сгружают нарезанный брус и еще двери, окна, пластины для крыши… Дают проект, толстую папку, – там инструкция, как его собрать. И я все это должен до утра вытащить с этой платформы, выволочь из метро.
А на проекте, на полях чертежей и инструкций, изображены веселящиеся дачники и дачницы в костюмах XIX века.
Штамп
Библиотека университета. Наша, МГУшная, научная имени Горького. Читальный зал. Сбоку прилавок. Раздают старые книги всем желающим. Желающих немного. Я тоже встаю в очередь. Библиотекарь ставит на книги – как положено, на нижнее поле 17-й страницы, поверх библиотечного штампа, – новый штамп. Рельефный. У него такие щипцы, которыми он выдавливает этот штамп.
Точно такие же щипцы были у нотариуса в Вашингтоне. Чернокожий, бритоголовый, долговязый public notary. У них в англосаксонском праве нотариусы другие. Они просто свидетельствуют, что ты – это ты. Ну и верность копии. Он своими щипцами щелкнул, расписался и подал бумагу. Это стоило какие-то совершенные копейки. Три доллара, кажется. Потому что дело было пустяковое – заверить подпись.
Удивительно, как эта рельефная печать, почти не видимая на свету, ощутимая только на ощупь, четко пропечаталась на ксерокопии.
Да, книги! Чуть не забыл. Но тут и очередь моя подошла.
Посмотрел, что тут за книги раздают.
Книги так себе. Но я взял парочку. Английские, XIX века. Какие именно, про что – не помню.
Второй сон. «Высота»
< На другой стороне реки – если сторону, где наш дачный поселок, считать этой стороной, – так вот, на другой стороне реки был пионерлагерь «Высота». Оказалось, Оля там была, когда ей было 11 лет. Мы туда с ребятами часто ездили на лодке. Мне было 22. И значит, я мог ее там видеть, среди купающихся пионеров. >
Девочка купается в «лягушатнике», то есть в огороженном квадрате воды. Я смотрю на нее с лодки. Смотрю и ничего не думаю. Да и что я мог тогда думать? Но во сне я думаю – почему это тогда я ничего такого не подумал? И сам себе отвечаю: ну, подумал бы, и что?
И ничего. Но все равно очень приятный, нежный сон.
Милая такая девочка, длинненькая.
«Киев-Contax»
Покупаю старый советский фотоаппарат «Киев», первого выпуска, точная копия немецкой камеры «Contax».
Очень хороший аппарат, и сохранность отличная. Дорого. Не помню сколько. Но дорого. Хмыкаю, думаю, подсчитываю. Все-таки решаюсь купить. И вдруг оказывается, что он – цифровой! То есть переделан на цифровой. Коробка та же, а начинка другая. И сзади экранчик. Я страшно возмущен. Хорошо еще, деньги отдать не успел.
Мне говорят:
– Чего вы орете?
Я говорю:
– Вы меня обманули!
Мне говорит продавец:
– Никто вас не обманывал.
– Я так хотел настоящий «Киев-Contax»! – говорю я.
Продавец, кажется, не понимает меня. Но кивает как бы сочувственно. Изображает сочувствие и понимание. От этого я еще сильнее злюсь.
Плетень
Подробно, очень подробно вижу плетень на ждановской даче, на даче Владимира Викторовича Жданова, у которого мы снимали маленький домик, так называемую времянку, в самом углу участка.
Этот плетень был как внутренний забор. Не на улицу, а между участками. Вижу ветки, палки, хворост – кажется, вижу каждую шелушинку бересты на темных жердях. Кажется, смог бы взять карандаш и нарисовать по памяти.
Где-то сзади папа ходит, около крана. Мы тогда умывались на улице. Мужчины всегда фыркали, когда мыли лицо. Слышу, как папа открывает кран, тонкая струйка – я не вижу, а слышу! – тонкая струйка бьет в маленькое звонкое углубление, которое я сам выкладывал плоскими камешками, добытыми в куче песка. Папа умывается, плещется, фыркает. Лето, утро, прохладно.
Ноги мерзнут на холодной траве.
Тверь
Я сижу на каменной тумбе, на границе асфальта и травяного берега.
Набегают низкие облака. Мне душно. Почему-то я знаю, что это – Тверь.
Мне очень душно.
Просыпаюсь, открываю окно, снова ложусь и легко засыпаю.
Снова снится Тверь, ветреная улица, ведущая к Волге.
Там в конце – музей бубликов или что-то в этом роде.
