фотографий Эверса, тоже швырнул ее в урну:
— У вас есть еще вопросы ко мне? Удобно ли вы разместились?
Все так же сверля меня своим взглядом, Раух выдавил:
— Все хорошо, штурмбаннфюрер. Но еще один вопрос, пожалуй, остался. Я обратился к штурмбаннфюреру Вильгельму Баеру с просьбой обеспечить меня, по мере необходимости, человеческим материалом для проведения запланированных опытов. Он сказал, что сможет выделять мне подопытных только после согласования с вами.
Я застыл, глядя в окно. «Какая мерзость, — подумал я. — Теперь я должен дать разрешение, чтобы этому садисту предоставили возможность поиздеваться над людьми». Я невольно вытер платком ладони и, стараясь сохранить хладнокровие, спросил:
— Что за опыты, доктор Раух?
— А вот это уже не ваша компетенция, штурмбаннфюрер, — так же холодно и спокойно сказал Раух.
— Мы должны исключить возможность побега, господин Раух, а для этого я должен знать, в каких условиях будут содержаться предоставленные вам люди и какого рода действия в отношении них вы будете совершать.
— Мы займем одну из лабораторий в биологической зоне, которую охраняют ваши же люди. И уверяю вас — большую часть времени подопытные будут находиться в состоянии, исключающем их малейшее движение.
Я развернулся к Рауху лицом:
— Я приму решение, когда поближе познакомлюсь с вашими людьми и пойму, что они не растеряются при возникновении нестандартной ситуации. К сожалению, как вы знаете, беглыми преступниками недавно был поднят мятеж. В ходе его подавления мы потеряли много людей и в результате превратились в параноиков. Наберитесь терпения, господин Раух.
Поджав и без того тонкие губы, Раух встал и, не попрощавшись, быстро вышел из кабинета. Я посмотрел на пепельницу на столе, раздумывая, не швырнуть ли ее Рауху вдогонку. Решив сдержаться, я сложил руки на груди и снова подошел к окну. Площадь перед комендатурой была пуста, и только Раух дерганой походкой, в застегнутом на все пуговицы сером плаще спешно направлялся в сторону биозоны. Его сопровождали двое плечистых парней в таких же серых плащах. На ученых они походили мало. Смотря им вслед, я подумал: «Баер был прав».
Сняв трубку телефона, я вызвал к себе Фогеля и Баера. Через полчаса, когда они оба расположились в моем кабинете, я сообщил им о визите Рауха.
— Лично я могу предложить господину Рауху ставить опыты на крысах, — мрачно буркнул Фогель. — Прошу меня избавить от участия в решении этого вопроса.
Баер криво усмехнулся:
— Если для вас это представляет трудность, штурмбаннфюрер, я готов взять ответственность на себя. В лабораторных корпусах «Аненербе» уже используются двадцать три заключенных. Группенфюрер Хорст никогда не отказывал ученым в человеческом материале.
Да, это была правда, и я хорошо знал, чем при этом руководствовался Хорст. Опыты над людьми значительно сокращали сроки создания и отработки новых видов медикаментов и военного снаряжения. Даже свойства и возможности скафандра, доставленного мною с Марса, сейчас испытывались на заключенных. Радиация, сверхнизкие и сверхвысокие температуры, полетные перегрузки и многое другое, с чем в дальнейшем, возможно, предстояло столкнуться немецкому экипажу «Молоха», — все испытывалось на военнопленных. Я старался не обращать на это внимания, оправдывая себя тем, что решения принимаются не мной. И вот теперь такое решение должен принять я. А ведь я тоже мог попасть в плен. Представив себя под скальпелем такого субъекта, как Раух, я почувствовал неприятный холодок у сердца. Я вспомнил, что сделали с Корелли на Марсе. И не надо обманывать себя насчет их участи. В прошлом году во время опытов «Аненербе» по проекту «Атлантида» погибло шесть человек из числа заключенных концентрационного лагеря.
— Каждый запрос на военнопленных согласовывать со мной, и я буду по каждому случаю принимать отдельное решение, — буркнул я и отпустил офицеров.
Тем же вечером, когда мы возвращались с киносеанса и присели на один из многочисленных валунов у кромки озера, я рассказал о событиях минувшего дня Магдалене. Она выбрала маленький плоский камешек у ног и запустила его вскачь по гладкой поверхности воды. Камешек ушел под воду далеко от берега, но девушка еще долго смотрела на расходящиеся круги. Наконец, не поворачиваясь ко мне, она глухо произнесла:
— Тяни время, Эрик. Но если это поставит под сомнение наше участие в экспедиции на Альдебаран, людей придется отдать. Иначе экспедиция может состояться уже без нас.
— Без нас?! Ты должна остаться! Я не могу рисковать тобой! — заволновался я.
— Эрик, если все получится, то важно, чтобы в экипаже «Молоха» было как можно больше нормальных людей, а не одержимых нацистов. Ты сам мне об этом не раз говорил. И твоя задача — обеспечить место на корабле и для себя, и для меня. — Она повернула голову в мою сторону и твердо посмотрела мне в глаза. — Иначе все жертвы могут оказаться напрасными.
Сев рядом и приблизив свое лицо к моему, она добавила:
— И еще. Одного я тебя никуда не отпущу. Тем более так далеко.
Следующие двое суток я потратил на собеседования с людьми Рауха. Так называемых ученых в его команде было, помимо него самого, всего трое. Это были хирурги Ганс Вендланд, Гельмут Брум и Дитер Зоммер. Несмотря на внешние различия, все трое имели одну особенность — бегающие глаза. Беседуя с каждым из них, я всякий раз начинал разговор с попытки выяснить, откуда они родом и чем занимались до прибытия в Новый Берлин, и всякий раз слышал или уклончивые, или откровенно лживые ответы. О характере работы с Раухом они упорно молчали.
Остальные члены группы Рауха представлялись санитарами и техническими помощниками. Дюжие парни вели себя странновато. Иногда мне казалось, что я беседую со слабоумными. Они говорили одними и теми же заученными фразами. Ответы на вопросы были одинаковые, как под копирку, и запас таких ответов был явно ограничен. Я заметил, что иногда даже простейший вопрос ставил их в тупик, и они непонимающе и беспомощно хлопали глазами, глядя на меня. Однако последний «санитар» явно отличался от всех остальных. Это был высокий голубоглазый блондин тридцати лет по имени Герхард Штайнер, под таким именем, во всяком случае, он числился в списке Рауха и в направлении рейхсфюрера. Вальяжно закинув ногу на ногу, он вежливо попросил разрешения закурить, после чего, не дожидаясь моих вопросов, заговорил:
— Я понимаю ваш интерес, господин штурмбаннфюрер, и готов его частично удовлетворить, чтобы впредь вы не мучили бедного доктора Рауха.
«Оригинальное начало», — удивленно подумал я.
— Очередной доклад по проекту вызвал особый интерес у рейхсфюрера. Особенно в части, касающейся возможностей медицинского оборудования «Молоха» и потенциальных возможностей лаборатории Осириса. Проблемы омоложения, а быть может, и вечной жизни — это то, о чем не может не задумываться ни один человек на земле. — Скуластый блондин, улыбаясь уголками губ, смотрел на меня сквозь сигаретный дым. — Наше с вами руководство, штурмбаннфюрер, также очень интересуется этой проблемой. Доктор Раух давно занимается этим вопросом. Не мешайте ему, господин фон Рейн.
— А вы действительно санитар, Герхард? — усмехнулся я.
— Для всех «да», но вам я скажу, что имею особые полномочия от рейхсфюрера. Если работе Рауха ничто не будет мешать, никто об этих полномочиях не узнает. Это, пожалуй, все, что я хотел вам сказать.
На этом мой разговор со Штайнером закончился. Улыбающийся блондин покинул мой кабинет, оставив меня в весьма скверном расположении духа. Странные ощущения остались у меня после бесед с Раухом, Штайнером и другими членами этой группы. Это было ощущение скрытой угрозы. Эти люди таили в себе зло, и я, как это ни странно, находился с ними в одном ряду. «Что делать, если те, на чьей стороне ты выступаешь, несут в себе зло? Может быть, надо понять, что зло необходимо искоренять явно или скрыто,
