Впервые врач осмотрела его мельком с ног до головы. Взгляд был коротким, но по-женски внимательным, цепким.
– Как же так могло получиться? Вы вроде бы мужчина… – Она поколебалась, подбирая слово. – На уровне…
– Я по натуре философ. А философы, как известно, не создают материальных ценностей.
– Ага, – догадалась Антонина Петровна. – Она погналась за достатком?
– Даже не в этом дело… Просто я растратчик времени, прожигатель жизни…
– Вы пьете?
– Не откажусь при случае. Но дело опять же не в этом… Просто я люблю поговорить, отдохнуть в свободное время, то есть мое свободное время принадлежит лишь мне. А есть люди, которые дорожат каждой минутой, делают что-то полезное. Их свободное время принадлежит семье, обществу. В этом вся разница.
– Он пишет диссертацию?
– Да. Как вы догадались?
Она пожала плечами.
– Сейчас почти все пишут. Кроме того он карьерист, подсиживает вас?
– Вы обладаете даром предвидения? Разве наша медицина признала факт предвидения и вам стали читать факультативный курс «Предвидение как результат деятельности коры больших полушарий»?
Она усмехнулась:
– Нет, просто житейский опыт.
– Простите, вы замужем? – Холин сам удивился, как этот глупый вопрос вырвался у него. Он на минуту забыл, что перед ним сидит не просто женщина, а его лечащий врач.
Наступило неловкое молчание. Холин посмотрел на Антонину Петровну. На ее щеки от загорелой шеи медленно наползал румянец.
– Нет, я не замужем. Но я невеста.
Видно, она хотела это сказать шутливо, но получилось как-то очень уж серьезно, почти с вызовом.
Шариковая ручка вырвалась из тонких наманикюренных серебристым лаком – под цвет седины – пальцев, покатилась по столу и упала на пол. Оба нагнулись одновременно. Николай Егорович увидел загорелые стройные ноги в белых босоножках… Из босоножек высовывались пальцы с тоже серебристыми ногтями. Он схватил кружившуюся на полу, как змейка, ручку и положил ее на стол. Она тоже распрямилась. Оба сидели красные, смущенные. Седые волосы сбились набок, и из-под них высунулся клочок рыжих волос. «Боже мой, да это же парик! – изумился Холин. – Надо же, ни за что бы не догадался!»
Врач сняла массивные очки и стала протирать их вынутым из халата кружевным платочком.
Женщина в возрасте исчезла. Перед ним сидела девушка лет двадцати трех – двадцати четырех. Симпатичная, загорелая, с хорошей фигуркой. Сидела покрасневшая, растерянная, удивленная, недовольная тем, что разговор с больным получился таким слишком уж вольным и поставил обоих в неловкое положение.
Усилием воли Антонина Петровна оправилась с собой. Она поправила парик, надела очки, согнала с лица улыбку, нахмурилась и снова превратилась в строгую женщину в возрасте.
– Родители ваши живы? – спросила врач официальным голосом.
– Проверяете фактор наследственности?
– Да. Если вы уж настолько эрудированы.
– Нет, они умерли.
– Отчего?
Она взяла ручку и пододвинула к себе листок бумажки.
– Не волнуйтесь. Они умерли не от инфаркта. Так что это у меня не наследственное.
– И все же.
– Отец погиб в финскую, а мать подорвалась на мине. Уже после войны. Поле было не очень чисто разминировано.
Антонина Петровна отодвинула листок. Видно, она не ожидала такого ответа.
– Да… это очень печально, – сказала она. – Значит, ко всему прочему у вас было трудное детство?
– Прилично трудное. Голод, умер брат, приходилось много работать, побираться. Так что мой инфаркт закономерный, так сказать, честно заработанный.
Помолчали. Она по-прежнему смотрела не на него, а в сторону истории болезни.
– Вы уже устроились? – спросила Антонина Петровна.
– Временно. Во дворце.
– Это не годится. – Врач взяла листок и что-то быстро написала. – Вот, возьмите. Отдадите администратору. Мы вас устроим в наш самый лучший корпус. Прямо у моря.
– Спасибо. – Холин встал.
– Подождите, я прослушаю вас.
