– А я бы на вашем месте уступила. Не ради них, а ради себя. Я бы тогда спала спокойно.
– А они бы ворочались?
– Возможно. Меня бы это не очень волновало, главное – я бы спала спокойно. И может быть, не было бы инфаркта.
Холин спугнул рукой бабочек.
– Возможно… Но мне хотелось сделать ей больно… Это справедливо… И я имел право…
– А сделали больно себе. Потому что вы не эгоист. Эгоист знает одно золотое правило: не делай людям зла – сам не получишь зла.
– И добра тоже.
– Да. И добра. Эгоист нейтрален, как аргон. Поэтому он всегда прав. А раз прав, то в любом случае он в выигрыше.
– Этот человек… Иван… Он, видно, ожидал именно этого, когда устроил всю историю… А когда получилось не по его, начал нервничать… Даже организовал мне проводы на курорт… Все смотрел, докапывался до моей души… Он будет и потом, когда я приеду…
Антонина Петровна заглянула ему в лицо.
– По-моему, вы начали нервничать. Вот это вам совсем ни к чему. Пойдемте, а то я не успею к шести.
Они пошли по тропинке вверх. Дорожка делала поворот через каждый десяток метров, преодолевая крутой подъем. Она шла легко, пружиня ноги в новеньких чешских кедах, локти слегка прижаты к бокам, узкие плечи плавно движутся в такт шагам. Видно, занимается спортом.
– Вы занимаетесь спортом?
– Не разговаривайте. Следите за дыханием. На три шага вдох, на пять – выдох.
Холин послушно задышал, считая шаги. Минут через пятнадцать она остановилась.
– Дайте руку.
Николай Егорович послушно протянул руку.
Антонина Петровна нащупала пульс, поднесла к глазам часики, затаила дыхание. Холин глядел ей в лицо. На совсем еще юных щеках белый пушок, розовые, слегка подкрашенные все той же серебристой помадой губы, едва заметно шевелятся в такт ударам его сердца, маленькое ушко розовеет на солнце. Ну какой это врач? Милая девчонка…
Она отпустила его руку, поправила часики, слегка нахмурилась.
– Сколько? – спросил Холин.
– Сто двадцать.
– Прилично.
– Дайте я вас послушаю.
Холин стал расстегивать бесчисленные «молнии» на своей куртке.
– Снимать не надо. Я так. Поднимите рубашку.
Он послушно расстегнул пиджак, поднял рубашку. Она сделала к нему шаг, приникла щекой к груди. Лицо Холина затопила волна волос. Волосы едва слышно пахли шампунем. Он не удержался и погладил ее по волосам. Ему показалось, что она прижалась к нему сильнее, чем надо было, чтобы слышать сердце. Николай Егорович невольно притянул ее к себе за плечи, зарылся подбородком в волосы. Несколько секунд они постояли так, потом Антонина Петровна не обидно, но решительно высвободилась.
– Сердце ничего, – сказала она. – Но все равно нельзя идти так быстро.
Холин молча заправил рубашку, застегнул куртку на все «молнии», и они двинулись дальше, теперь уже совсем медленно: Николай Егорович думал о том, что произошло, надо ли было это делать и что теперь будет дальше. Антонина Петровна, наверно, думала о том же.
На повороте она пропустила Холина вперед, достала из сумки расческу и привела в порядок свою прическу. Золотой водопад двумя потоками упал на плечи. Николай Егорович хотел поймать ее взгляд, но она старательно отводила глаза.
Холин подождал, пока Антонина Петровна положит расческу в сумку, повернулся и медленно побрел в гору. Она догнала его.
– Почему у вас такой кислый вид?
– Сколько идти до церкви? – спросил Холин.
– Половину уже прошли. Но дальше тяжелее. Вы устали?
– Нет…
– Хотите, я вас возьму под руку?
– Вот еще… Что, я уже совсем…
Но она мягко, но настойчиво продела свою руку под его локоть. Холин прижал руку, взял в ладонь ее пальцы.
– Не надо… – сказала она.
– Почему?
