– Раз-два-три… Встали…
– Я не пойду, – сказал Лапушка.
– Мне тоже не хочется, – поддержала жена. – Здесь так хорошо…
Клементьев вытянул руку из тени на солнце. Лавина нестерпимого жара обрушилась на нее. Жар был ощутимо-тяжелым, давил, плющил руку, втискивал ее в песок. Словно по проводу, горячее солнце побежало по руке к озябшему телу.
– Но обед ведь заказан.
– Ну и что? Съест кто-нибудь другой.
– Нехорошо. Люди нас ждут.
– Уж не влюбился ты там в кого?
– Может быть. Ну, раз-два-три…
– Нет, в самом деле, – жена перевернулась на спину. – Я не двинусь отсюда до вечера, а то можно сгореть заживо. И Лапушке нельзя на солнце. Посмотри, какой он белый.
– В самом деле… Сейчас будет репортаж, – сказал Лапушка.
– Раз-два-три… Короткими перебежками! К атаке приготовиться!
– Может быть, поедем в машине? – спросила жена. – А то не дойдем. Ей-богу, не дойдем.
– Ну хорошо. Поедем на машине…
Клементьев поднялся и вышел из-под навеса. Мягкая тяжелая лавина навалилась ему на плечи, пригнула к земле, зашатала. Все вокруг было горячее: ветер, ракушечник, небо.
– Бегом! Бегом! – крикнула жена. – Сгоришь!
Клементьев побежал, увязая ногами в песке, почти ослепнув от белого сияния… Все вокруг качалось, как на качелях… Желтый ракушечник, темно-синее море, ослепительные, стерильные чайки… Желтый ракушечник… темно-синее море… «А-й-й! Ай-й! О-о-о!» – кричали чайки. И шумел в ушах горячий ветер. И глухо, как уснувшее большое животное, дышало море. Раз-два-три-четыре-пять… Раз-два-три-четыре- пять… Когда он вот так же бежал по берегу моря, обнаженный, сильный, голодный, и так же кричали чайки, и дышало море, и обжигал ветер, и ступни ног горели от раскаленного ракушечника? Он никогда не бежал так. Это бежал кто-то другой. Давно-давно. Когда еще не было ни его, ни отца, ни человечества. Это память тела. Память клетки, которая миллионы лет передается от человека к человеку.
Теперь у сына его, Клементьева, клетка…
Пол кафе «Счастливка» полили водой, и внутри было прохладно и, как в прошлый раз, пахло сосной и свежими яблоками. Только один человек находился в кафе. Это была по-крестьянски одетая женщина в белом платочке с черным горошком. Женщина сосредоточенно ела горячий суп, дуя в ложку.
Девушка на кухне сразу узнала Клементьева и вышла в зал.
– Для вас все готово, – сказала она. – За какой столик сядете?
– У окна.
Девушка принесла белую скатерть, постелила ее на стол, потом подумала и принесла длинную синюю вазу с засохшим бессмертником.
Потом появился салат из свежих огурцов и зеленого лука, залитый сметаной. Официантка поставила перед каждым мисочку, положила вилки. Больше ей делать было нечего, но девушка не уходила.
– У нас есть хрен, – сказала она.
– Хрен? – удивился Клементьев. – С каких это пор в кафе появился хрен?
– Да, – гордо сказала девушка. – Хрен со сметаной. Я сама его делала.
– Так давайте его сюда!
Официантка принесла три порции хрена в маленьких фарфоровых кувшинчиках с голубыми цветочками.
– Спасибо, девушка, – сказал Клементьев. – Как вас зовут, милое вы создание?
– Маша.
– Огромное вам спасибо, Машенька.
– Пожалуйста.
Девушка отошла к окну и стала вытирать пыльное стекло.
– У нас еще есть зеленые соленые помидоры, – сказала Маша. – Вчера были в нашем магазине. Правда, мы их взяли для себя, но я могу вам разрезать парочку. Знаете, какие вкусные?
– Нет, Машенька, это уже лишнее.
– Но у меня их целая кастрюля!
– Все равно. Мы не можем позволить себе причинять вам хлопоты.
– Какие хлопоты!
Девушка убежала на кухню и вскоре принесла полную тарелку маленьких, чуть красноватых соленых помидоров.
– Вот! Прямо из холодильника.
