наполняя тело тяжестью и ленью, хотя само слово «лень» не подходило к подданным Великого Инки.
Ранча уже стояла в середине плота, удивленно озираясь по сторонам. Найпламу казалось, что надо радоваться вместе с природой, но в ее глазах читался абсолютно животный страх, как у хищника, уставшего биться о прутья решетки.
– Что это? – она указала на берег.
– Не знаю, – Найплам пожал плечами, – я никогда не покидал Чавин.
– Но я-то бывала в Кахамарке! Там ничего нет, кроме гор.
– Значит Ланзону угодно подарить нам это великолепие. Возможно, это другой путь – не тот, которым ты шла раньше?
– Но это та же река! – воскликнула Ранча, – да, отец говорил, что где-то, за много-много дней пути можно добраться до сельвы, но не могли же мы преодолеть это расстояние за ночь?!..
Найплам молчал, и Ранча задала главный вопрос:
– …И где тогда Кахамарка?
– Там, где она и должна быть, и мы придем туда, – голос жреца был таким уверенным, что Ранча решила ничего больше не выяснять, раз это неподвластно ее уму. Она снова перевела взгляд на берег.
– Смотри, вон, ярумо – теперь я смогу развести огонь. Это дерево вспыхивает почти сразу, стоит лишь потереть его сухой кусочек чем-нибудь твердым.
– Вот видишь, – сделал свой вывод Найплам, – а в горах мы б вряд ли нашли его… хотя зачем нам огонь?
– Тебе нужно поесть, ведь теперь неизвестно, сколько мы пробудем в пути.
В это время взгляду открылся широкий плес с песчаным пляжем, испещренным множеством следов. Самих животных, правда, не было, но Ранча уверенно направила плот к берегу.
Найплам не возражал, с интересом наблюдая, как мозаика, состоящая из всех мыслимых оттенков зеленого, постепенно распадается – сначала на отдельные растения, потом на ветки и листья, а сквозь них уже начинают робко проглядывать другие цвета, принадлежащие стволам, мелким неприметным цветочкам и прячущимся от посторонних глаз птицам и насекомым. Это было очень любопытное занятие, которому можно посвящать целые часы, но плот уже плавно выполз на песок. Возникло непривычное ощущение твердой земли, когда ничего под тобой не движется, а ноги продолжают раскачивать тело сами собой.
Спрыгнув на берег, Ранча остановилась.
– Пекари[24] – заключила она, разглядывая следы, – у них хорошее мясо. Идем, они где-то недалеко.
Звериная тропа проходила совсем рядом, но Ранча предпочла продираться сквозь заросли лиан и каких-то мелких деревьев с уродливо изогнутыми стволами. Наверное, они пытались дотянуться до солнца, но высокие, как башни, сейбы, и пышные караколи создали непреодолимую преграду, оставив их чахнуть в вечном полумраке.
– Куда мы идем? – спросил Найплам, – может, лучше подождать у водопоя?
– Там нужен лук или духовая трубка, иначе они просто увидят нас и убегут, поэтому… – она не успела договорить, услышав дружное многоголосое хрюканье.
Охотникам повезло – они зашли с подветренной стороны, и Найплам, никогда не видевший близко диких свиней, с интересом наблюдал, как они продолжали безбоязненно ковырять мордами влажный грунт в поисках личинок и съедобных корешков.
Стадо насчитывало голов сорок и состояло, в основном, из свинок и поросят; лишь три огромных самца с кривыми желтыми клыками бродили среди них надсмотрщиками. Найплам перевел взгляд на Ранчу, сжимавшую в руке копье. Она замерла, вытянувшись, словно молодой побег бамбука. Жадно раздувавшиеся ноздри и чуть прищуренные глаза делали ее похожей на грациозную хищную кошку; и, вообще, так она выглядела гораздо естественней, чем спускающейся по тропинке от городских стен. Тем более, сейчас на ней не было никакой одежды, кроме узкой набедренной повязки и неизменной льяуту в волосах, и это делало ее неотъемлемой частью сельвы.
Найплам так увлекся новыми впечатлениями, что сделал неверный шаг, которого оказалось достаточно, чтоб хрустнула ветка. Пекари среагировали мгновенно. Раздался пронзительный визг, и стадо бросилось врассыпную, причем, свиньи метнулись вглубь леса, а кабаны понеслись прямо на звук, явно грозивший опасностью. Найплам видел грязную, косматую тушу, вырвавшуюся вперед, голову со щелкающими раскрытыми клыками, круглые налитые кровью глаза…
– На дерево! – крикнула Ранча.
Но Найплам, как завороженный, не мог двинуться с места. Страха не было, ибо он знал, что здесь, как и в водопаде, не должен погибнуть… но с другой стороны, эти огромные клыки…
Найплам почувствовал, как Ранча толкнула его. Потеряв равновесие он очутился на земле, запутавшись в лианах, а она осталась один на один со зверем. Рука с копьем поднялась и не дрогнув, ударила кабана в лоб. Череп гулко треснул; из раны выступила кровь вместе с густой беловатой массой. Перевернувшись в воздухе, кабан упал. Потребовалось лишь мгновение, чтоб Ранча перепрыгнула на толстое полусгнившее бревно. Одна ее рука тут же схватилась за лиану, другая – за сук караколи. Еще секунда и она оказалась на недосягаемой высоте, устроившись в удобной развилке.
Запоздавшие кабаны сбавили скорость. Этого времени хватило и Найпламу, чтоб вскарабкаться на дерево. Животные остановились возле убитого сородича. Хрюкнув, обнюхали вытекающую кровь, развернулись и потрусили обратно, собирать разбежавшееся стадо. Через минуту они скрылись из вида, а в зарослях послышались визгливые голоса свиней.
Ранча подождала, пока звуки окончательно стихнут и ловко соскользнула с дерева.
– Мы могли умереть, – сообщила она буднично.
– Не могли, – Найплам тоже спустился вниз.
– А я говорю, могли. Нам повезло, что все стадо не кинулось в нашу сторону, иначе они б просто растоптали нас. У меня так умер брат, – Ранча сняла с пояса нож и присела возле туши. В данный момент свежее мясо волновало ее гораздо больше, чем судьба брата.
Найплам не стал продолжать спор, решив, что, в конце концов, наступит час, когда он сам сможет спросить Ланзона, зачем тот устроил это испытания и почему дал в попутчики именно эту женщину, такую упрямую в своих заблуждениях. И все-таки в ней было что-то, с чем жрецу пока не доводилось соприкасаться – он даже не знал, как называется это ощущение.
Кабан оказался настолько тяжелым, что даже вдвоем они не смогли вытащить его на берег, поэтому Ранча вырезала большой кусок ноги, обвязала его лианами и вскинула себе на плечи; провела рукой по лицу, случайно вымазав его кровью. Кровь тоненькой струйкой стекала, и по груди, и по ногам, превращая ее в подобие некого злого божества, но Найпламу она почему-то таковой не казалась.
Дойдя до реки, Ранча сбросила ношу и снова пошла в лес.
– Ты куда? – удивился Найплам.
– Надо развести огонь. Мы не едим сырое мясо, и ты не должен его есть.
– Я, вообще, всего несколько раз ел мясо. Тогда оно выглядело, как тонкие волокнистые пластины.
– Да, такое мясо выдают в тамбо. Его сначала высушивают на солнце, и потому сохраняется оно очень долго. Мы тоже едим его, но мясо, соприкоснувшееся с огнем, гораздо лучше. Главное, чтоб нас никто не увидел, ведь мы самовольно убили пекари и не отнесли его в тамбо.
Найплам кивнул, решив в очередной раз не повторять, что Ланзон не допустит этого.
Костер пожирал толстенные сучья с такой скоростью, что Ранча едва успевала подносить новые, и совсем скоро на берегу высилась гора вспыхивающих и переливающихся углей. Тогда она завернула подготовленные куски мяса в толстые мягкие листья и сунула внутрь пышущего жаром холмика. Сизый дым тут же потянулся над рекой густым шлейфом. Ранча, наконец, уселась рядом с Найпламом, согнув колени и положив на них подбородок. Она молчала, и Найплам тоже молчал. Его мысли пытались вернуться к предстоящей встрече с Ланзоном, но при ярком дневном свете бог, запирающий по ночам Солнце, не желал вступать ни в какие беседы.
