ли он уже научился понимать ее с полуслова.
– Я сейчас, – погладив Катю по голове, он скрылся за дверью спальни.
Катя повернулась к столу. Портрет неизвестной женщины наблюдал за ней с неподдельным интересом. Конечно, это было глупо, но Катя уставилась в его нарисованные глаза, словно хотела переглядеть картину. От напряжения в какой-то момент ей даже показалось, что портрет ожил. Веки женщины чуть дрогнули, и выражение лица изменилось.
Катя испуганно моргнула и отвела взгляд, но еще раз осмотрев комнату, пришла к выводу, что ничего более привлекательного здесь нет, и вернулась к портрету. Чем дольше она смотрела на него, тем явственнее чувствовала, что ее клонит в сон. Все предыдущие мысли, опасения и желания сгладились – больше всего ей хотелось, чтоб ее никто не трогал, и она долго-долго сидела умиротворенная. Про Вадима она, конечно, не забыла, но казалось, что он будет лишним, и пришла она вовсе не из-за него. Правда, и истинную цель визита она тоже не могла определить.
– Ты тут совсем уснула? – рассмеялся Вадим, наклоняясь и целуя ее в лоб.
– Похоже на то, – Катя виновато улыбнулась, – весь день мамке в огороде помогала, да еще вина выпила. Я, вообще, пью редко. На меня это как-то неправильно действует…
– Тогда будем спать? – предложил Вадим таким тоном, будто это являлось атрибутом давно сложившихся отношений.
Катя взглянула на часы. Никакой близости ей уже не хотелось. Она б с большим удовольствием поехала домой, но ведь четверть четвертого утра! Даже если вызвать такси, доберется она к рассвету. А там мать начнет греметь своими тяпками, заголосят соседи…
– Будем, – согласилась она, – если мы будем, именно,
– Как скажешь, – в голосе Вадима не появилось даже нотки обиды, – то, о чем ты подумала, не самоцель. Ты ведь мне, действительно, нравишься.
– Правда?.. – Катя вскинула голову.
Совершенно зримо перед ней разверзлась земля, поглотив неприступные стены, мрачный дом с его жутким сторожем – остались только наполняющие пространство и проникающие в каждую клеточку, слова. Они казались даже ярче и искреннее слова «люблю», давно потерявшего первоначальную трепетность.
– Конечно, правда. Если хочешь, я могу лечь на диване, чтоб ты не думала…
– Ты с ума сошел! – Катя резко встала, чтоб обнять его, но Вадим вдруг легко подхватил ее на руки и понес в спальню. Понес так уютно, будто баюкал ребенка…
Проснулась Катя оттого, что голова ее приподнялась, благодаря чьему-то усилию, а потом опустилась, только вместо теплой и сильной руки, на прохладную ткань подушки. Открыла глаза – белый потолок; сочные оранжевые обои; по углам колонки музыкального центра, которые вчера ей не удалось разглядеть в полумраке.
Когда солнце светило в окно, все страхи мгновенно растворялись в его лучах, поэтому жизнь становилась простой и понятной, состоящей из реальных чувств и реальных отношений.
– Доброе утро, – раздался приветливый голос, – извини, но я привык рано вставать. Кофе хочешь?
– Хочу, – Кате совершенно не хотелось кофе, но было безумно интересно, как первый раз в жизни его принесут ей в постель. Запрокинула голову, чтоб увидеть волшебника, стоявшего посреди комнаты.
– А после кофе ты можешь снова лечь? – спросила она и спряталась с головой, чтоб он не увидел выражения ее лица.
– Могу, если ты уже выспалась.
– Может, тогда обойдемся без кофе? – она взметнула руки, сбрасывая простыню.
– Все-таки сначала кофе, – он скользнул взглядом по ее обнаженной груди… и вышел.
Катя уронила руки обратно на постель.
Выйдя из спальни, Вадим плотно прикрыл дверь.
– Ну, как? – он остановился у стола, – познакомилась? – и не дожидаясь, пока портрет «оживет», предложил собственный вариант, – в общем-то, приятная девушка.
– Главное, открытая! Все эмоции, прямо, выплескиваются наружу… Она еще здесь?
– Конечно.
– Постарайся, чтоб она бывала у нас чаще… Послушай, может, сделаешь одолжение и перенесешь меня в спальню?
– Чтоб ты глазела, как мы будем заниматься любовью?
– Это ж прекрасно, что вы будете заниматься любовью! А еще вы там разговариваете… я хочу знать о ней все. Никогда не встречала таких милых девушек!.. Я чувствую, как в ее присутствии будто наполняюсь жизнью.
– А ты – вуалеристка, – Вадим усмехнулся, – пойду кормить Сета, потом сделаю ей кофе и
Портрет порывисто вздохнул, но никак не прокомментировал это сообщение.
Высвободив руку, Вадим мельком взглянул на часы. Это произошло в тот момент, когда Катино тело превратилось в один пульсирующий комок, а остальные ощущения переместились… наверное, эта кувыркающаяся в облаках счастья субстанция, называется душой.
– Не уходи, пожалуйста… – прошептала Катя, не готовая покинуть прекрасную феерию.
– Понимаешь, – Вадим откинувшись на спину, – я никогда не опаздываю на работу, ни при каких обстоятельствах.
В принципе, в этой фразе не было ничего удивительного или противоестественного, если б Вадим не употребил слово «работа». Катя мгновенно представила, чем он будет там заниматься, и моногамная составляющая женской натуры обозначилась во всей красе.
Падение с вершины чревато тяжелыми травмами. Катя не задумывалась об этом, потому что никогда не забиралась высоко. А ведь какое справедливое наблюдение! Какие-то доли секунды отделяют пик Блаженства от пропасти Разбивающихся Надежд, и потом останется только соскребать себя с острых камней…
Эйфория по поводу замечательного, самого лучшего в жизни утра улетучилась мгновенно. Даже кровь, радостно носившаяся по сосудам, вроде, замерла, сковав тупой болью живот. Правда, боль быстро прошла, но и радость не возвращалась. Катя подняла голову, подперла ее рукой.
– Я ведь знаю, чем ты занимаешься на работе, – сказала она, – объясни, только честно, зачем ты привез меня сюда?
– Честно? А зачем ты поехала, если тебе не нравится то, чем я занимаюсь на работе?
Этот, на первый взгляд, простой вопрос загнал Катю в тупик. Не могла же она пересказать ему все свои мысли? В ее лексиконе и слов-то таких не нашлось бы, поэтому осталось последнее оружие, проверенное и вечное, как трехлинейная винтовка Мосина – слезы. Правда, в отношении Вадима, его убойная сила, пожалуй, будет такой же, как у этой самой винтовки в век ракетных комплексов, однако ничего другого Катя не смогла придумать.
Вадим аккуратно слизнул с ее щеки соленую капельку.
– Ты ничего не понимаешь, – сказал он, – но когда-нибудь я все тебе объясню.
Спрашивать, что он может объяснить, чтоб она перестала считать себя униженной и оскорбленной, не имело смысла, потому что никто еще не придумал для таких объяснений веских аргументов. Катя прекрасно знала об этом, и, тем не менее, с удовольствием выслушала бы их, так как очень хотелось во что-то поверить.
– Скажи сейчас, – попросила она, шмыгнув носом.
– Не могу, – Вадим прижал к себе ее лицо (скорее всего, чтоб не видеть наполненных слезами глаз), – не могу, потому что пока и сам не понимаю, но у меня есть в этом физическая потребность – не духовная, а, именно, физическая. Это, как наркотики, мне надо все время увеличивать дозы.
