Деревянный каземат

– Что я?.. – с трудом произнес Вадим. Он пытался вспомнить свои последние минуты – как он мог почти потерять сознание, беседуя с самим собой?..

– Ты что, псих, да?! – охранник принялся трясти безвольное тело Вадима, – на хрен, мне это нужно?!.. Пошел отсюда! И больше не возвращайся!!

В это время из подсобки появилась не совсем трезвая пара художников, и глядя на их беспричинно счастливые лица, Вадим решил, что это тоже выход.

– Пойду, тоже пропущу рюмочку, – он неловко попытался избавиться от охранника.

– Только на здесь! – тот вывел обессилившего Вадима в холл, а потом и вовсе вытолкнул на улицу и встав в дверях, красноречиво отстегнул от пояса дубинку; репетируя продолжение, несколько раз несильно хлопнул ею по ладони.

Вадим понял, что обратно его не пустят. Его патологическое везение будто исчезло, и он не мог решить, хорошо это или плохо. Главной осталась мысль, что надо снять стресс, даже больше – надо забыться. Чем он хуже Кости, в конце концов? Тому легко жить в феерическом угаре.

Обвел взглядом улицу, наполненную бесшабашной вечерней жизнью; увидел свой «Лексус», величаво возвышавшийся над другими автомобилями. Все это связалось в более-менее логическую цепочку: машина – дом – водка – Костя. Может, сегодня они с братом все же сумеют понять друг друга?

Вадим с трудом забрался на сиденье. Завел двигатель и не задумываясь, включил кондиционер. Холодный воздух, поползший в салон, остудил мысли. Сейчас это было весьма кстати, иначе он просто не доедет до дома, врезавшись в какой-нибудь столб. Еще раз взглянул на дверь, на продолжавшего стоять там воинственного охранника. …Да-да, все правильно… – отпустил тормоз, и «Лексус» послушно выкатился со стоянки.

Пока Вадим ехал через мост, головная боль почти прошла, но легче от этого стало ненамного. Да, способность мыслить вернулась, но сознание оказалось не в состоянии принять происходящие как факт, совместив две реальности, известную и вновь открытую, а это гораздо хуже мгновенного помутнения рассудка. Вадим решил, что Костя может помочь ему разобраться, раз уж о нем тоже шла речь – вдруг из-за этого непонимания и возникала их патологическая неприязнь?..

Он сразу поднялся на третий этаж и постучал. Постучал громко – казалось, что такой стук должен разбудить даже мертвого, но никто не ответил. …Сегодня или никогда!.. В приступе необъяснимой ярости он ударил в дверь плечом. Треск дерева вдохновил Вадима. Отойдя на пару шагов, он ударил второй раз. Замок вылетел вместе с куском двери, и чтоб не упасть, Вадим схватился за ручку.

В первый момент он не понял, что вдруг возникло перед ним – что-то большое, чего не было раньше. Вечерний сумеречный свет не проникал сквозь плотно задернутые шторы, и поэтому не позволял рассмотреть новый предмет – возникла только догадка. Хлопнул по выключателю, но в комнате ничего не изменилось; замер, не понимая, почему не зажегся свет.

Глаза стали привыкать к полумраку – на крюке, где должна была висеть люстра, висело тело. Оно медленно вращалось, демонстрируя себя со всех сторон, и Вадим понял, что был готов к этому, только не решался сформулировать, не увидев собственными глазами. Разве по-другому они могли спокойно поговорить с Костей?..

Прошел вдоль стены, чтоб ненароком не задеть покойника, и включил настольную лампу. Словно вычислив местонахождение гостя, тело тут же повернулось к нему лицом, демонстрируя высунутый язык, вылезшие из орбит глаза, вздувшуюся вену на шее. Голова, склонившись на бок, тоже разглядывала Вадима со своей недосягаемой высоты. Рядом валялся стул и разбитая люстра, а по всей комнате были разбросаны наброски к незаконченным (или не начатым) картинам и натянутые на подрамники чистые холсты. Казалось, перед смертью Костя искал то, что смогло бы остановить его.

Со стола, сама собой скатилась пустая бутылка. Вадим вздрогнул. Увидел стакан, недоеденный кусок хлеба и полную окурков пепельницу, из-под которой торчал листок бумаги с нетвердыми корявыми строчками. Повернул лампу, чтоб было удобнее читать. «Смысл отсутствует. Все, что мне предначертано, я сделал, и, клянусь, теперь жалею об этом. Надеюсь, Бог простит меня, но для этого придется немедленно отправиться к нему лично. Брат, очень прошу, сожги все мои работы…» Под текстом стояла причудливая буква «К», которой Костя всегда подписывал картины. Вадим снова перевел взгляд на тело, и ему показалось, что покойник кивнул, подтверждая свое завещание.

Странно, но чувства утраты или одиночества не возникло. Наверное, за сегодняшний день Вадим столько узнал про загробный мир, что слова о встрече с Богом уже воспринимались буквально. Он даже смог представить, как Костя в своей мерзкой желтой рубашке стоит перед величественным седым старцем, похожим на Деда Мороза с посохом в руке.

…Или эта сцена должна выглядеть по-другому?.. Впрочем, кого волнуют детали, кроме, разве что, художников… Вадим еще раз внимательно осмотрел комнату, проверяя не пропустил ли чего-нибудь важного, и после этого, достав телефон, набрал пугавшее всех с детства, «02».

– Добрый вечер, – сказал он, услышав голос в трубке, и тут же подумал: …Какой он, к черту, добрый?.. – записывайте адрес. Произошло самоубийство.

– А вы кто?

– Я – брат покойного. Вернулся с работы, а он висит.

– Сейчас приедем.

Вадим медленно побрел вниз. Он чувствовал, что наступил некий критический момент, после которого жизнь круто изменится, и от него самого зависит, в какую сторону. Наконец-то появилась возможность выбора, только из чего выбирать? Обычно судьба подсказывала хоть какие-то варианты…

Задумчиво вошел в комнату. Его взгляд, как всегда, столкнулся с глазами на портрете, и вдруг Вадим понял, что больше не желает с ними общаться – из них будто ушла та жизнь, в которую они играли каждый вечер. С чем было связано подобное ощущение, Вадим не знал – то ли со смертью Кости, то ли с исчезновением Кати, то ли с бредовой историей о вампирах, которую он услышал от сияния под потолком выставочного зала.

Он смотрел на портрет совершенно безразлично, и изображение отвечало ему тем же. А еще он обратил внимание, что, с точки зрения техники, картина не так уж безупречна, да и в интерьер комнаты не вписывается совсем. …Наверное, потому я и не повесил ее… и вообще, что она тут делает?.. Протянул руку, чтоб взять портрет, но увидел, как губы шевельнулись.

– Не делай этого.

– Чего? – не понял Вадим, так как и сам еще не знал, что собирается сделать.

– Мы же договорились о девушке, – в голосе звучала такая надежда, что Вадим даже усмехнулся, почувствовав свою власть над раскрашенным куском холста. Нет, Костину просьбу пока он исполнять не будет – со всем этим надо еще разобраться, прежде чем что-то уничтожать, но если прав голос из галереи…

– Я отнесу тебя в гараж, – решил он.

– Нет! Это безжалостно! Там я буду прозябать вечно!..

– Вечного ничего не бывает… (в это время сработал домофон) кто там? – Вадим включил связь.

– Милиция. У вас тут самоубийство?

– Да-да, я сейчас выйду.

Вадим подхватил портрет и проходя через гараж, сунул его между пустых канистр.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Кать… (Аревик мгновенно обернулась) Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я, – весело рассмеялась Аня, – будем считать, что ты адаптировалась и готова к выходу в свет.

– А, может, не надо? – Аревик смотрела так жалобно, что Аня погладила ее по голове.

– Надо, иначе наша история потеряет правдоподобность. Зато станешь «звездой»; тебя, небось, и по телевизору покажут.

Аревик вздохнула. Больше всего, после незнакомых пьяных мужчин, она боялась милиции. Наверное, это осталось еще со времен дебошей, которые устраивала ее мать – потерявший терпение участковый, заламывал ей руки и тащил в машину, как настоящую преступницу, а мать кричала пьяно и страшно…

…Хотя нет, это уже не моя жизнь, и к той женщине я не имею никакого отношения…  – Аревик повернулась к зеркалу, с которым, по Аниному совету, не расставалась все два дня. За это время страх, что может вернуться ее прежний, пугающий облик, окончательно исчез. Она настолько