безжизненно обвисло, не сопротивляясь, и я засмеялась. Это было полотенце – мокрое, холодное, кислое. Его основательно пропитали уксусом. Я осмотрелась, пытаясь понять, где нахожусь. Явно не в серпентарии. Чистая комната, огромные окна. Знакомая мебель. На этом диване я когда-то сидела. Память медленно возвращалась ко мне. И вдруг в комнату вошел Лешка Соколов. Без стука вошел, как к себе домой. Во- первых, я узнала его сразу, значит, никакой амнезии у меня не было. А без стука он вошел потому, что находился у себя дома, в пятикомнатной квартире на набережной реки Мойки.
– Соколов, ты почему без стука ко мне заходишь? – сказала я.
Точнее будет – не сказала, а прохрипела. Мой голос изменился до неузнаваемости, будто говорила не я, а какая-то другая девушка. Лично я не хочу с ней знакомиться. Пусть она хрипит на здоровье хоть до скончания века.
– Лично я у себя дома, Добрая ты наша, а вот ты у меня в гостях, – нахально и с вызовом ответил мне Соколов.
Лешка присел рядом и потрогал мой лоб, взял руку, посчитал пульс. Все в порядке. Пульс немного частит. Это от волнения. Соколов отпустил мою руку, и она безжизненно свесилась вниз, как намыленная веревка.
– Соколов, тебе надо было в доктора идти. Или в ветеринары, что ли, ухаживал бы за больными животными, – сказала я, восстанавливая в сознании последние события.
Но события не спешили вырисовываться в памяти, видимо, в этом трудном деле мне без Лешкиной помощи не обойтись.
– Только ради тебя, Дашка, готов пойти в лекаря любого ранга. А то ты уже третий день у меня валяешься, никак в себя прийти не можешь, – сказал Соколов и подоткнул под меня одеяло.
– Как это – третий день? – закричала я, сбрасывая одеяло. И снова накрылась, оставив щелочку для глаз. На мне ничего не было, только трусики и лифчик. – А почему я голая?
– А ты хочешь валяться в кровати в джинсах и сапогах? Дашка, да не тушуйся ты, мы же с тобой – не чужие люди. Я даже когда-то жениться на тебе хотел, – сказал Соколов, поднося к моим губам чашку с бульоном. – Пей давай, бульон куриный, я только что сварил. Свеженькая, парная была курочка. Из-за тебя, Добрая, я на рынок ездил.
Соколов далеко от дома не отклоняется. У него короткие маршруты. Он посещает только три точки в городе. Редакция и магазин у Соколова под боком, работа его кормит, в магазине он отоваривается, дома ночует и отдыхает от трудов праведных. Ради спасения бывшей невесты Лешка посетил рынок, ушел почти за пять верст от Мойки. Этот героический поступок Соколов совершил ради меня. И ради себя.
– Спасибо, Леш, – мне было стыдно за свою слабость.
Еще неизвестно, что будет со мной, когда Лешка посвятит меня в подробности злополучного вечера. Надо набраться сил перед испытанием. Я выпила горячий бульон, поблагодарила Соколова и закрыла глаза.
– А теперь говори, Соколов, только не щади, бей меня правдой, хлещи изо всей силы, лишь бы без синяков, – прошептала я, высовывая кончик носа из-под одеяла.
Лешка нежно мазнул пальцем по моему носу.
– Дашка, с тобой происходит что-то ужасное, – сказал он и замолчал.
– Говори, Леш, говори, – взмолилась я, украдкой выглядывая из укромного гнездышка.
– В общем, ты опять прокололась, Дашка, – сказал Соколов, – и в коллективе тебя не поняли. Понимаешь, все сразу заметили, что ты втрескалась в Зимина. Ты думаешь, что кругом одни дураки? Ты вспыхнула как свечка в его присутствии, он не отводил от тебя взгляда, а Марина с Ларисой сразу все поняли. Они и разнесли по редакции, скорее всего, Егоровна всем разболтала. Ларисе не до этого, она постоянно по косметологам бегает, когда начальства рядом нет. А на вечеринке ты много выпила, знаешь, ведь в пакете было вино. Его принес этот тип из правого ряда, неприятный такой, без имени. Никто не знает, как его зовут.
– А зачем он принес вино? У нас своего до фига было, – сказала я, от непереносимого стыда зарываясь глубже в одеяло.
– Типа за компанию, вместо подарка, – сказал Соколов и пригорюнился.
– Леш, а что со мной дальше было? – пробормотала я.
Мне совсем не хотелось восстанавливать дальнейшие события, лучше бы совсем ничего не знать. Не знаешь, и не стыдно. Можно спокойно смотреть в глаза людям.
– Да ничего страшного не случилось, Даша, сначала ты кричала, что любишь крокодила Гришу, потом объяснилась в любви Зимину. При всех, – негромко, почти шепотом сказал Лешка.
Я глухо охнула и закрыла лицо руками. Под одеялом и без того было темно, но мне стало так совестно, как никогда не было до этой минуты.
– А Зимин откуда взялся? – спросила я, переборов стыд.
– Он пришел поздравить тебя, принес цветы, такой огромный букет, а ты швырнула его в окно, – продолжил грустный свой рассказ Лешка.
– Кого швырнула, Зимина или букет? – спросила я, ужасаясь своему поступку.
– Букет, на Зимина у тебя силенок маловато, слишком плохо питаешься, – сказал Соколов, – тебя же не было на женском вечере, посвященном 8 Марта. Ты была в Иванове. И твои цветы мы всем коллективом подарили жене Зимина. А он решил отблагодарить тебя, хотел подарить букет на день рождения, кстати, вполне благородный поступок для генерального. Олег сказал, что цветы прислала его супруга. А ты разозлилась и выбросила подарок в окно.
– И чем все это закончилось? – сказала я, решительно вылезая из-под одеяла.
– Я увез тебя домой, иначе ты еще таких дел наворотила бы, мама – не горюй, за год не разобрались бы, – сказал Лешка и поднес к моим губам кусочек куриного мяса, – ешь давай, а то снова грохнешься в обморок.
Я с гневом отвела его руку, сначала рассердилась на себя, затем, соблюдая очередность, почему-то на него. Наверное, мне больше не на кого было сердиться. Отбросив одеяло, встала и подошла к креслу, нашла свою одежду.
– Лешка, спасибо тебе за все, ты – мой настоящий друг, – сказала я, путаясь в брючинах, – а где была Сонька? С ней-то все в порядке, надеюсь?
– Сонька была до самого конца, она утешала Олега Александровича, он же очень расстроился, – угрюмо буркнул Лешка и вышел из комнаты.
Деликатный парень Соколов. Оставил меня одну, чтобы не смущать своим присутствием, пока я одеваюсь. Одежда меня не слушалась. Свитер выворачивался наизнанку, джинсы не влезали, из расчески вылетали зубья. Больше всего в этой истории меня беспокоил лишь один вопрос – а смогла ли в финале утешить вездесущая Сонька безутешного Зимина? Впрочем, все случилось, как случилось. Сама виновата. Хотела выставить себя гордячкой, а получила по морде, по морде, по морде. И поделом мне. Я тихонько выскользнула из квартиры Соколова, не стала беспокоить Лешку, он громыхал на кухне чем-то металлическим, наверное, пытался зажарить кусок курицы. Когда я закрыла дверь, на кухне что-то зазвенело. Соколов явно разбил тарелку. На счастье разбил. На свое, не на мое. А моя жизнь разлетелась вдребезги, как тарелка, на мелкие осколки. Я собиралась стать звездой за три недели. И не стала. Ничего не успела сделать. Мое время безвозвратно ушло. Гениальная идея осталась невоплощенной. Даже мои статьи до сих пор не опубликованы. Каждый человек рождается для того, чтобы светить другим. Он должен освещать путь заблудшим и потерявшимся среди трех сосен. Так устроен мир – сегодня светит одна звезда, а завтра она ищет священный огонь в другой, соседней. Звезды обязаны согревать друг друга. И так без конца и начала. А я, кажется, утратила свое высокое предназначение.
Я лежала на кровати, упрямо рассматривая потолок. Там не было ничего интересного. Потолок как потолок. Белая гашеная известь, небольшие потеки в углах – раньше я их не замечала. Сейчас видела все – и маленькую трещинку, и небольшую выбоинку, и крохотную точечку. Мое внутреннее зрение заметно обострилось. Наверное, от психологического потрясения. Мне было от чего потрясаться и от кого прятаться. В человеческой судьбе не сразу можно разглядеть огрехи и пробоины. Они скрыты внутри, но наступает момент, и все потаенное вылезает наружу, ведь от людских глаз не скроешься. Мне нужно было жить дальше, а как, я пока не знала. Поэтому проводила все дни в горизонтальном положении. Меня изводила безнадежная хандра. Телефон безжизненно валялся на полу, как раздавленный таракан. Выхода не было,
