Думаю, может, рассказать ей?
Цитрон молчал.
– Я сейчас у входа в клуб. И если вы не торопитесь быть закатанным в асфальт, озаботьтесь, чтобы я мог пройти внутрь. И выслушать, что вы можете для меня сделать. Жду пять минут, – они с доппельгангером повесили каждый свою трубку.
Рожа у гада была та еще. Вадим у такого не стал бы просить прикурить на улице. Как-то он оборзел за последние дни, этот доппельгангер, заматерел, хоть и не брился ни разу...
– Че ж это, брат, – ехидно сказал ему Вадим, – ведь деньги же – говно?
– Деньги, – не отреагировал на подъебку визави, – это просто ничто. В говно превращаешься ты сам, если бобы в том или ином смысле становятся для тебя целью. А как средство... На войне как на войне – все хороши.
– Средство... Ты еще скажи, что бабки приносят свободу.
– Нет. Но свобода приносит бабки, – и доппельгангер, нагло выпятив щетинистую челюсть, увалил вразвалочку к глухой, обшитой деревом железной двери одного из понтовейших и элитнейших рижских найт-клабов. Вадиму ничего не осталось, как последовать.
Цитрон в асфальт не спешил – секьюрити (разумеется, типовая модель, дорогим костюмом походит на цитадельно-резидентских, но работа в развлекательной отрасли наложила слой какого-то сомнительного лоска, напоминающего о метрдотелях) как раз базарил по сотовому в тот момент, когда Вадим вошел. Он поднял на него внимательные глаза, что-то утвердительно сказал в телефон, торопливо отключился, с утрированной проницательностью, но бегло просветил Вадима профессиональным взглядом и кивнул: давай, мол, за мной.
Залов, зальчиков, танцполов, закутков в комплексном “Банзае” было множество, но они с гардом пошли через ресторан. Вадим никогда не полагал себя большим спецом в ориентальной экзотике, однако и он просек, что, как бы ни именовали японцы свою лапшу, именно ее банзайские декораторы обильно развешивали по ушам щедрой клиентуры. Разрисованные вопиюще приглушенной акварелью бумажные сдвижные ширмы, бамбуковые занавеси, циновки-татами, по которым посетители резво топтались уличной обувкой, компрачикосы-бонсай в толстых горшках, подарочно обернутые в кимоно официантки. В деликатных лучах светильников, сходящихся от потолка из некрашенных досок, что налеплены были прямо на бетонные перекрытия, матово отсвечивала фигура в доспехе. Доспех – Вадим вгляделся, проходя, – тренировочный, для занятий кендо: фехтовальная маска, легкая кираса. Зато катана в руке, перчатке то бишь, самая настоящая. И еще россыпь кинжалов-танто, сюрикенов, трезубцев-саев и прочей оружейной шантрапы на стенах.
Гард вел Вадима наискось, в дальний угол обеденного зала. Ширмы, разграничившие внутреннее пространство, в большинстве были задвинуты. Однако последняя, возле вполне европеоидной двери, продублированной тем не менее (или – именно поэтому) особо ориентально-драконистой бамбуковой шторой, общему правилу приватности не подчинялась. Вадим рефлекторно заглянул – и с каким-то даже удовлетворением обнаружил внутри Цитронову блядь. Лада в карминном вечернем платье отсутствующе медитировала на торчащий из цилиндрической коктейльной слоенки плоский зонтик. Чрезвычайно долговязый телохранитель рядом грубо обтесанным фэйсом пародийно повторял вяло-отстраненное Обложкино выражение. Оранжевая апельсиновая кожура очень быстрой, ровной телетайпной лентой извилисто текла из-под крохотного ножика в его суставчатых пальцах. Вадим послал бляди хамовато- приветливый жест – но тот, не будучи замечен, натолкнулся лишь на ширму, которую с легким визгом запахнул возникший сбоку бодигард-два.
За дверью и шторой была пара пролетов вниз. На последней ступени охранник посторонился, пропуская. А что, подумал Вадим, одолевая неподатливую створку, маркированную непростым грифом “VIP-зона”. Заведу на Цитроновы бобоны... заведение. Ресторацию. Назову, скажем, “У Гимнюка”. Располагаться будет на чердаке. Чисто пентхаус такой. Официантки... нет, даже официанты, покойный мичман был у нас весь из себя настоящий мужик, мачо... все в набедренных рулонах из утепленного линолеума. И жратва вся – тоже в линолеуме. Запеченная. Пекут же в глине? А вместо столовых приборов – отбивочный молоток и секатор.
В VIP-зоне ориентальное съежилось до похожих на аппликации похабных гравюр по стенам, вытесненное из прочего интерьера пухло-кожаным, комфортным. В средоточии кожевенного комфорта, выполняя ту же функцию, что и разжившийся боевым клинком кендоист-любитель наверху – функцию пространственной доминанты, – помещался очередной чернокостюмный гард (у Вадима от них уже рябило в глазах). Гард значился при спинке раскидистого кресла, в котором, наоборот, собранно, подавшись вперед, к низкому, пустому почти столу, сидел Эдуард Валерьевич собственной персоной. Светлый пиджак – отдохновение глазу и признак вышестоящего положения: генеральский мундир. Этими двоими население зала исчерпывалось – нет: второй охранник, шагнув из-за спины, безапелляционно затворил дверь и споро обхлопал Вадима по всей площади. Кивнул боссу.
Цитрон смотрел на приближающегося бывшего собственного наемного работника, не меняя позы, чуть снизу вверх, внимательно, но, как и говорил по телефону, – пока нейтрально. Правая рука банковского главы, не менее, чем кресло, мягкая, так же вежливо и цепко, как последнее – его самого, прихватила тюльпановидный коньячный бокал (своей округлостью тоже похожий на Э. В.) – по науке, снизу ладонью, грея коричневую жидкость – и с бездумной механической равномерностью ее взбалтывала. Узорчатый ромбовидный флакон, откуда жидкость, видимо, происходила, не считающий нужным представляться профанам и потому без этикетки, располагался в левом углу скатерти – почитай что полный. Помимо флакона, присутствовала треугольная обширная салфетка и на ней – словно изготовленный для хирургического действа – азартно поблескивающий набор молодого изувера. На какого-то омара, предположил Вадим. Никакого омара, однако, не было.
Конвоируемый к этому столу тремя взглядами, но видя лишь один, Вадим впервые за сегодняшний день почувствовал то, что, наверное, в не самые сладкие свои мгновения чувствуют экстремальщики- серфингисты: вместо бешено несущего пенящегося брызжущего гребня волны под собой – вдруг – вакуум. В этот вакуум он и погрузился беспомощно – кресло, казалось, не намерено препятствовать соприкосновению Вадимовой жопы с полом.
В итоге воспрепятствовало – но издевательски поздно, когда колени смехотворно достигли уровня груди. Целительно озлившись, Вадим сгруппировался, приняв ту же позу, что Э. В., и решительно уставился в неизменно и неприятно спокойные Цитроновы глазены. Эдуард Валерьевич, не пригубляя, пристроил бокал на столешницу.
– Слушаю, – сухо повторил он собственное телефонное.
Вадим осклабился:
– Лимон.
В глазенах порскнуло нечто, Вадим не идентифицировал. Потянулась пауза, из тех, что благотворно сказываются на увеличении численности правоохранительных органов.
– Ты что, Вадим, – не шевельнув ни одним лицевым мускулом, но существенно потеплевшим, почти участливым, докторским, тоном осведомился наконец Эдуард Валерьевич, – охуел?
Вадим ощерился еще более гнусно:
– Лимон. Цитрон. Миллион баксов. Налом. Сразу. Или я все рассказываю лунинским. Как ты – Вадим с наслаждением вернул экс-работодателю фамильярность – их Интерполу слить собрался.
Эдуард Валерьевич слегка поджал губы и опустил взгляд на бокал. Потом поднял голову, но не на шантажиста, а на стерегущего дверь бодигарда, и слабо-слабо колыхнул в Вадимовом направлении – синхронно левой кистью и залысой башкой.
Вадим не успел разобраться со стремительно подступившими предчувствиями – одно другого хреновее: беспощадная сила смела его с кресла вбок, как того же серфингиста – мощный океанический прибой, кинула на четвереньки. И тут же – Вадим даже не уловил удара – отнялась нижняя половина тела. Это было очень неправильно. Вадим попытался вернуть утраченный контроль над конечностями, подтянуть их к себе – ничего не вышло. Он остался напряженно полусидеть-полулежать, стараясь не зашипеть от разжижающей боли.
– ... с черного хода, нечего ему тут светить, – Цитрон, оказывается, уже некоторое время наставлял, причем явно не Вадима. – Да, и машину у Алика возьми, наши не трогай.
