ладонями, сымитировав, наверное, чаши весов. – Баланс. Имеются даже подобные термины в соответствующих дисциплинах... А человек – он, понятно, тварь избыточная. Из мирового биоценоза, сука, выдрался, цивилизацию, понимаешь, ему занадобилось лепить. У него такая фиговина – разум, слыхал, может. При помощи этой штуки он так или иначе довел себя до состояния, когда для удовлетворения простейших жизненных потребностей – с голоду не сдохнуть – нужно очень немного. Волку какому, допустим, чтоб зимой не околеть, просто физически выкладываться приходится на сто двадцать процентов. А даже самый распоследний бомжик в мусорнике порылся, бутылок насобирал, в Мальтийский орден за халявным супчиком сходил – и жить можно. Херовенько, понятно, жить, но зверям-анималам и такое не снилось. Масса физической, эмоциональной и прочей природной энергии у человека в процессе собственно выживания не задействована.
Тогда он тем же самым чайником – Вадим постучал для наглядности – выдумывает себе чисто условные цели, чтоб было чем мозги, руки, нервы занять. В основе, ясен хрен, тоже естественные потребности: похавать, совокупиться, лидировать в стае, то есть хавать и совокупляться больше и слаще всех. Ибо от биологической своей основы нам никуда не деться. Но чем проще по мере развития цивилизации удовлетворяются первичные нужды, тем дальше от них искусственные цели. Вплоть до полной потери связи. Ну на хрена тебе, мил чаэк, машинка для нарезания лимона? Что, такой труд его ножом порезать? И что, “мерседес”, на покупку которого ты столько пота и крови потратил, – ты его скушаешь? Трахнешь с невиданным удовольствием в выхлопную трубу? Разум, он ведь, сорри, иррационален (с точки зрения естественной гармонии). Вот и цели придумывает такие же. Иррациональные.
Социум в чем-то продолжает биосферу. Через REXы и “мерсы” природа поддерживает баланс. Все наши япписы-деловары – те же лемминги. Только вместо чтоб топиться в море, они делают карьеру, зарабатывают бабки и покупают вещи. Займись вся эта шобла чем-нибудь осмысленным – это ж, прикинь, какой антиэнтропийный всплеск! Непорядок.
Так что вылезший из биоценоза сапиенс сапогом заталкивается в так сказать социоценоз. На новом уровне создается глубоко кадаврическая система, единственный смысл которой – лишить смысла человеческую деятельность. Причем создается не кем-нибудь, а самим человеком...
– Типа гомеостатическое мироздание, да? – проницательный доппельгангер хмыкнул, облокотившись на смуглый валик чьей-то попки. – “Мироздание сохраняет структуру... ” Читывали, как же.
Вадим улыбнулся ему укоризненно, – мол, кто б сомневался? – продолжил:
– ... Но разум экстенсивен. Он все равно куда-то прет. Сущность у него такая – переть, наворачивать, накручивать, наращивать. Так что и цивилизация на месте не стоит, усложняется, и энтропия плачевно убывает. Приходится создавать дополнительные громоотводы, заземлять человеческую энергию. Вот виртуальное пространство придумали, компьютерное. Какой энергетический избыток сразу отвели в болото! Это ведь только говорят, что всякий там Интернет подстегнет развитие цивилизации. Хрен там. Не для того думан. Для обратного. Для того, чтоб технологическую цивилизацию саму на себя замкнуть. Чтоб наружу не лезла. Сейчас вон кое-кто вспомнил о профуканной космической экспансии и о компьютерных мулях в этой связи. Во-во.
Впрочем, тухло-сублимационную сущность Net’a лучше всего демонстрирует он сам. Подавляющее – подавляющее! – большинство висящей и циркулирующей в Сети информации что? Порнуха. Голые биксы с бубсами (гад согласно похлопал ладонью по своей “мебели”), – штабелями, тоннами, гигабайтами. Процентов семьдесят общего траффика. А из прочих тридцати процентов эдак двадцать – ГЛУПОСТИ. Вздорные форумы. Бредовые чаты. Никчемушные телеги. Бессмысленные суповые наборы слабоумных словес. Нет, ты прикинь – человечество веками, ну, с того момента, как придумало себе научный и технический прогресс, с Возрождения примерно, карабкалось, лезло, перло к такому вот Интернету. И вот тебе венец эволюции, первое в истории хомо сапиенса глобальное моментальное свободное бесцензурное средство связи, неисчерпаемый коллектор знаний, планетарная нервная система... Слепок наш, в некотором роде. Обобщенный портрет. И кого же мы видим? Ага. Умственно отсталого сексуально озабоченного недоросля. Похотливого дурака. Мои поздравления. Человечество, друг мой, я горжусь тобою!
Ладно. То т же любезный сердцу пример – “Головоломка” и прочие компьютерные игрушки. Тут тебе и прямое заземление, завиртуаливание здоровых разрушительных инстинктов молодого самца и других таких же, и традиционному, социальному громоотводу подмога – чтобы наш самец не начал деструктивную потенцию осуществлять прямо в социуме...
– Ну, не знаю, как ты там в своем зеркале, – беспардонно и непонятно перебил Вадима доппельгангер, – а я лично предпочитаю валить монстров в жизни. В реальности, – и он в подтверждение встряхнул сумку, где тяжко и множественно громыхнуло железо.
– Погоди, – уточнил Вадим, – кто это – в зеркале?
– Ну не я же, – самоуверенно фыркнул гад.
От такой наглости Вадим аж проснулся. Но сейчас, занявшись в ожидании Витька тем, чем занимался в этом барчике несколько последних лет, он и впрямь ощутил неожиданную брезгливую тоску. Вадим выудил из мягкой пачки золотисто-коричневую палочку “кэптэн блэка”. Затянулся, глядя, как по черному экрану мечется маленький, но узнаваемый Биллгейтсик с карлсоновским пропеллером в спине, – мечется от одной снабженной измывательски торчащей ручкой майкрософтовской “форточки” к другой, но не может пролезть ни в какую. Скринсейверы Витек время от времени рисовал сам, для поддержания формы. В рестораторы он эмигрировал из программеров. Но среди последних у Витька оставалось полно знакомых, включая довольно специфических.
– Пляши, служивый. Он говорит – можно и к завтрему, – подошел, на удивление неслышно для своих габаритов, со спины сам Панцирев (такая у Витька была до смешного подходящая ему фамилия). – И паспорта, и дипбагаж. Дай, – он протянул императивную пакшу, Вадим, не мешкая, вложил в нее всю пачку. Бурундук (такое у Панцирева было до смешного не подходящее ему прозвище) отсыпал себе где-то две трети кэптэн-блэчин.
– Сколько? – Вадим клацнул перед щекастой бурундучьей физиономией Ладиным “дюпоном” и пронаблюдал, как Витек враз утянул половину крепкой, набитой трубочным табаком сигареты.
– Вдвое.
– Идет, – не задумываясь, согласился Вадим.
– Квартальный, – внимательно прищурился Бурундук.
– Идет, – повторил Вадим, прикидывая, что в лучшем случае Новый год они встретят уже в самолете.
– Да, фоток нужно по три, тебя и девчонки твоей. И быстро. Ты ж не курил.
– Закурил, – Вадим пожал плечами.
Бурундук утопил добитого кэптэна в полустакане принесенного с собой прозрачного. Окурок, пшикнув, захлебнулся.
– Говно водка, – констатировал Витек. – Не горит. Слушай... – он хлебнул говно водки, умело минуя губами бычок. – Ты чего, банк грабанул, что ли?
– Ага.
Вадим подобрал безразмерную черную сумищу (в ней тяжко и множественно громыхнуло), пожал Витькову граблю и под уважительным бурундучьим взглядом выкарабкался по крутым ступенькам из полуподвала. Отвернулся от налетевшего льдистого ветра, запахнулся, поморщился, поежился, втянул голову в плечи. Однако и отворачиваясь, и запахиваясь, и ежась, и оскальзываясь на гладких полированных буграх, в которые в результате чередующихся оттепелей и заморозков превратились без конца сливаемые и высыпаемые сверху, а потом уныло и упорно месимые подошвами сезонные метеопомои, Вадим противу обыкновения напитывался неким родом свирепой радости.
Нестерпимо приятно было знать, что он не принадлежит больше ни этим гиблым широтам, ни этой вялой серой линялой стране, ни этому серому остопиздевшему городу, ни этой серой мерзкой мерзлой слякоти, пакости, гнуси. Я смотрю на все это последние два дня, ясно, мудаки, только два дня, – а потом я уеду отсюда, к черту на рога, так далеко от этого места, как только можно вообще в пределах нашего долбаного шарика, – уеду и никогда, слышите, НИКОГДА сюда не вернусь. Я не ваш больше, я не такой, как вы, я не хочу, не могу и не буду с вами, северные отморозки, серое быдло, мне скучны и отвратительны ваши постные рыла, ваша самодовольная озабоченность, ваша бессмысленная целеустремленность, сраные лемминги, ваша суетливая жадность, идите вы на хуй, оставайтесь здесь, бегайте за своими жалкими
