Ага...
Сайт (адрес которого мы нашли среди материалов, сваленных нам членами фан-клуба Ларри Эджа) явно принадлежал какому-то фотографу и забит был почти исключительно фотографиями. Скомпонованы они были по тематическому принципу. Одна из подборок именовалась Larry. Я хлебнул еще пива и рассеянно кликнул.
Забавно...
В этом разделе фотки были того типа, что в кинодетективах обычно извлекают из досье шпионов и наркобаронов. Как бы репортажные, случайно скадрированные, местами нечеткие по краям. Непонятно только было, кто являлся героем этого неожиданного фотодосье – и при чем тут Ларри. На снимках были совершенно разные люди: шли по улицам неузнаваемых городов, садились в машины, растекались в домашних креслах (снятые издалека через окно) – причем, если в кадре имелись несколько человек, сложно было сказать, кого из них отлавливал объектив...
И вдруг некое чувство шевельнулось во мне, дернулось – пока неопределенное, но быстро нарастающее... Я даже не смог бы сказать, на какую из фоток в этот момент смотрел. Возможно, дело было не в конкретном снимке, а в догадке насчет того, что все их объединяет... И не успел я даже для себя эту догадку сформулировать, как память, опередив замешкавшуюся логику, споро подверстала в общую картину несколько эпизодов из моего собственного недавнего совсем прошлого.
Я тут же себя осадил. Я отвел глаза от монитора и зачем-то осмотрелся. Глядя на повторяющиеся повсюду буквы HB («ХофБрой»), я вспомнил, что Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, сиживавшие некогда тут, иронически расшифровывали данный вензель как «Народная Воля», Эн-Вэ... Впрочем, ассоциируют знаменитейшую мюнхенскую пивнуху обычно с другим ее историческим посетителем – к вечной досаде стесняющихся Ади и «пивного путча» баварцев.
– Серега, – я двинул к нему листик с написанным от руки адресом сайта (thomas-roth. de), – не помнишь, кто нам его дал?
Рыжий попялился в листик, покачал головой:
– Я, если честно, вообще их всех вчера толком не слушал – только вид делал...
– Да я вот тоже...
– А че случилось?
Я даже не знал, что ответить. Я отдавал себе отчет, каким бредом это должно звучать...
Это Ларри Эдж был на фотках. По крайней мере, по мысли автора сайта – который то ли чужие снимки подобрал, то ли сам многие сделал в ходе какой-то масштабной фотоохоты. Эдж замаскированный. Загримированный. Инкогнито появляющийся в демонстративно покинутом им мире. Не похожий ни на привычного всем себя, ни на предыдущие собственные тайные «воплощения». Актер-суперпрофи. Неузнаваемый в разных ролях. Единый в тысяче лиц...
Я стиснул ладонью кружку.
...«Хофбройхауз» – это здоровое здание, внутри состоящее из кучи залов со сводчатыми потолками и стенами, обшитыми деревянными панелями. За деревянными столами на деревянных скамьях – куча народу: гвалт, гам, по-немецки неизысканное, капустно-свиное, но азартное чревоугодие. Туристы. Меня Серега сюда привел тоже в экскурсионных целях...
Он был абсолютно другой каждый раз, на каждой фотке. В другой одежде, другой комплекции, с другой шевелюрой и растительностью на лице, даже вроде как другого возраста. Но я уже достаточно насмотрелся на его лицо и фигуру, чтобы определить на большинстве снимков того, за кем охотился фотограф. Кого он считал Ларри Эджем...
– Thomas Roth – это что, имя? – спрашиваю.
– Похоже... – Мирский поглядывал на меня встревоженно.
...А ведь я бы и сам мог пополнить эту фотоколлекцию – если бы более активно действовал казенным «Кодаком». Если бы в Стамбуле сфоткал престраннейшего того старика с Аликовыми шариками... Высокого, плечистого, лет семидесяти... Или в Риме – того психа, что докопался до меня перед Пантеоном...
Сходить с ума, оказывается, проще простого: стоит открыть в башке какую-то заслонку – и все, дальше понесет так, что остановишься, наверное, только в палате для буйных...
Тот, стамбульский, «послал» меня в Афины. Где меня нашли Шатурины. По словам Майи, за мной шел именно Антон – но почему, собственно, я должен ей верить?.. А в Рим, к Пантеону, я приехал за Майей... Которая, может, и не Майя...
Майя. Старик. Старик, Майя. Ч-черт... Зачем, зачем, зачем все это было?! (Я чувствовал себя как в фильме «The Game» с Майклом Дугласом: «Цель Игры – понять смысл Игры»...)
Что он говорил мне – тот, римский? «Ты МНЕ нужен... Я тебя выбрал... Я поведу тебя...» Еще не хватало.
Я лихорадочно кликал фотку за фоткой. «Эдж» в черном плаще и широкополой шляпе. «Эдж» с рыжей бородищей лопатой. «Эдж» в обносках бомжа. «Эдж» в костюме Санта-Клауса. Даже «Эдж», перекрашенный в негра... Конечно, надо было обладать весьма – весьма! – специфическим складом мышления, чтобы увидеть во всех этих людях одного. Но никаких ПРИНЦИПИАЛЬНЫХ препятствий тому не было... И тут я чуть на скамейке не подпрыгнул.
– Серега, дай свой телефон... Чей номер из этих клоунов у нас есть под рукой? Да хоть Мирко...
Рыжий только глазами хлопал.
– Алло, Мирко? Это Юрий. Слушай, Мирко, помнишь, вчера, когда мы пришли к Мартину в кабак, там в углу, справа, такой старик сидел? Один за столиком... По виду – такой уже хорошо поддатый... Не обратил внимания? Ладно... Еще вопрос. Ты не знаешь, есть ли какой-нибудь из фильмов с Ларри, где он степ танцует? Есть?..
Я вернул ни хрена не понимающему Мирскому телефон, взгромоздил локти на стол и обхватил череп ладонями. Тормози, маньяк... Тор-мо-зи...
Если я и съехал с катушек, то, по крайней мере, был не совсем одинок в своей новообретенной мании. Томас Рот оказался (как мы выяснили через все того же Мирко) реальным лицом, действительно профессиональным – причем довольно известным – фотографом. Фотографом широкого профиля, хотя одно, и, кажется, даже довольно продолжительное, время он подвизался кем-то вроде папарацци. Или даже именно и конкретно. А Ларри Эдж – это была его давняя и стойкая «фиксация» (почему Рота прекрасно знали в фан-клубе).
Томас и в самом деле годами очно и заочно «выслеживал» Ларри Эджа по всему миру, уверенный, что ни черта тот не сидит сорок лет в потайной берлоге – а самым активным и наглым образом болтается под разными личинами среди ничего не подозревающих фанатов, посмеиваясь над оными. Посмеивался ли сам Рот над слушателями этой своей теории и посетителями соответствующего раздела своего сайта, Мирко сказать затруднялся – типусом фотограф был экстравагантным, где его стеб переходит в серьез, и наоборот, толком понимал, видимо, только он сам.
Жил Рот совсем неподалеку, тоже в Баварии, в Нюрнберге. Мы легко до него дозвонились, он с готовностью (несколько даже агрессивной, по словам общавшегося с ним Сереги) подтвердил означенную версию по поводу Ларри и согласился принять нас завтра у себя.
28
– Нюрнберг – забавный город, – ухмыльнулся Серега, когда мы устроились в поезде (ехать предстояло полтора часа). – Нацики же объявили его в свое время духовной столицей Германии. Так после того, как немцы получили по рогам, перековались и сделались демократами, у них там стало что-то вроде германской столицы прав человека. Страшно трогательно: есть в Нюрнберге конкретно такая аллея – если идти мимо Национального музея, налево: понатыканы круглые колонны метров по семь, и на них выбиты статьи Всеобщей декларации прав человека. Причем каждая статья на своем языке. Сплошной Интернационал.
– На русском тоже?
– Натюрлих. Знаешь, что там по-русски написано? Я специально запомнил. – Он заржал. – Статья 12: «Право на защиту частной жизни»!
– По-моему, – говорю, – это они над нами пристебнулись.
– По-моему, это мы над нами сами всю дорогу стебемся...
Я уже давно обратил внимание на особенности употребления рыжим личных местоимений
