тоже заткнулся и пошел, подпихиваемый.
Идти (поспешно семенить – на пятки нам наступали) было всего ничего, метров десять – до проезжей части: у бровки стоял белый мини-вэн с глухим кузовом. Двигатель работал, и задние двери были уже распахнуты – Серегу сyнули (не то чтоб совсем бесцеремонно, но торопливо) первым, я встал одной ногой на подножку, оглянулся. Рефлекторно – на некую суету позади... Замыкающий толкнул меня в спину, в кузов, вскочил сам, двери захлопнулись – но увидеть все я успел. Двух быстро идущих или даже бегущих через неплотную привокзальную толпу мужиков (того же примерно внешнего типажа, что и наши не-менты) – они были метрах в пятнадцати, от силы двадцати, причем направлялись точно в нашу сторону... когда дважды без паузы бахнуло – близко, громко, глухо – и мужики один за другим попадали на асфальт: с какой-то малоправдоподобной, комичной почти готовностью, словно сшибленные очень сильными точными ударами. Я даже заметил источник звуков – был он совсем рядом, в паре шагов позади мини-вэна, у того же бордюра. Мотоцикл, на нем двое в шлемах, у заднего в руках что-то вроде ружья с толстым стволом... Тут двери закрылись – я лишь слышал взревевший мотоциклетный движок.
Сейчас же взяли с места и мы – меня бросило на железную стенку. «Sit», – велели из темноты: в безоконном кузове не видно было почти ничего; я не столько сел, сколько повалился на кого-то, утвердился кое-как на полу, не снимая с плеча рюкзака. «Не бойтесь, пули резиновые», – сказал, кажется, он же – единственный обладающий даром речи; в тоне чувствовалась усмешка.
– Чего там? – раздраженно, без малейшей, показалось, растерянности спросил Серега по-русски.
– Двоих подстрелили, – говорю.
– Shut up! – прикрикнул обладающий. Мини-вэн шел резво, притормозил, повернул, снова набрал скорость. Особого испуга не было – то ли адреналин, то ли я просто не успел испугаться: все делалось мгновенно, «плотно», «без зазоров» и, скорее, ошеломляло, почти завораживало... да, пожалуй что, и ждал я – оба мы – чего-то в подобном духе (с тех по крайней мере пор, когда поняли, что кто-то нас с рыжим «ведет»). Хотя, объективно говоря, поводов успокаиваться не наблюдалось ни малейших: «взяли» нас ребята крутые, причем не официальные. (От кого это они так ловко только что оторвались? От тех, кто нас «вел»? Да, мы становимся объектом нездоровой популярности.) Поговорят, думаю, да и пристрелят...
Судя по тому, как встряхивало кузов, гнали мы неслабо (не по-немецки ехали, совсем). И если поначалу пару раз тормозили – на перекрестках, видимо, – то теперь перестали: явно выбрались из центра. На поворотах все валились друг на друга – держаться было не за что. Рта никто не раскрывал. Так – в потемках, молчании, тряске и неопределенности – прошло некоторое время. Не очень значительное: минут, может, десять.
Неожиданно «автозак» наш резко встал (все повалились). Дверцы распахнулись, кто-то выпрыгнул наружу – там видны были деревья (лес? парк?). Серега сидел в углу, глядя исподлобья. Полураспрямившийся в низком кузове обладатель дара речи, на этот раз ничего не говоря, протянул к нему руку. Мирский c промедлением сунул тому свой рюкзак. «Хенди?» Рыжий, кривясь, полез за пазуху. Обладатель повернулся ко мне – я, не вставая, снял рюкзак с плеча, вынул из кармана мобилу. Мужик соскочил на землю, за ним вылез еще один боец (и один остался с нами) – дверцы закрылись опять. Снаружи ходили, отрывисто и абсолютно неразборчиво бубнили, какое-то шевеление слышалось в кабине.
Еще через пару минут нас раскупорили – у входа стояла самопародийная (и совершенно в данных обстоятельствах не смешная) фигура в шапочке-маске с прорезями для глаз и рта. К которой должен бы прилагаться камуфляж, хоть какая униформа – но данный маскировщик был просто в пиджаке (в отличие от затолкавших нас сюда, прикинутых совсем уже практично-неброско). Я без особой уверенности подумал, что, раз он скрывает лицо, хотя бы изначального намерения мочить нас у ребят, кажется, нет...
«Спецназовец» влез внутрь, и дверцы в очередной раз закрыли. Похоже, дошло и до анонсированного разговора.
– Давайте так. – Он, по-моему, присел на корточки у выхода; английский у «спеца», насколько я мог судить, был без акцента, тон деловитый, почти доброжелательный. – Мне от вас нужны ответы. Вы их мне даете, честные и полные, – я вас отпускаю, и вы обо мне и нашем общении забываете. Договорились?
– Ок, – коротко сказал Серега после паузы. «Спецназовец» издал вопросительное мычание – явно в мой адрес.
– Договорились, – говорю. Что, собственно, мне оставалось?
– Во-первых, кто вы такие? Можно по очереди.
Мирский начал первым. С интонацией, словно краткое си-ви при найме на работу излагал. Абсурд нарастал. Его только увеличивало то обстоятельство, что спрашивающий, кажется, действительно имел довольно слабое представление и о наших с рыжим персонах, и о том, чем мы тут занимаемся. А уж когда мы на два голоса, вразнобой, не столько подстегиваемые, сколько запутываемые вопросами, принялись углубляться в историю нашего знакомства и импровизированного расследования... По тону «спеца» ощущалось, что и он не особо удовлетворен рассказом. При том, что отвечали-то мы вполне честно (какой смысл был темнить? да и хотелось, по понятным причинам, чтобы эта Гюльчатай, прячущая личико, нам верила) – хотя и, конечно, без подробностей...
Черт его знает, сколько мы так проваландались. По ощущениям – минимум час. Гюльчатай явно старался (лась, лось) не выдать вопросами ни уровень своего владения ситуацией, ни предмет главного интереса – так что нам приходилось излагать все с идиотской занудной последовательностью. Уж не знаю, как оно восприняло изложенное – но в конце концов произошло то, на что я очень надеялся: убедительно отсоветовав нам соваться в полицию, оно велело выметаться. Правда, прощание тоже состояло из нескольких этапов – сначала вылезли Гюльчатай с последним остававшимся в кузове бойцом (мы опять посидели в темноте), снаружи произошли некие перемещения, отбыла, судя по звуку, легковая машина, подъехавшая во время допроса, потом один из пехотинцев, открыв двери, молча махнул нам головой. Мы с Мирским пососкакивали на землю, на грунтовку посреди безлюдного леса. На дороге лежали наши рюказаки. Пехотинец прыгнул в кабину, микроавтобус газанул и умчался.
Мы с рыжим переглянулись. Серега медленно подошел к вещам, словно бы нехотя нагнулся, поднял свой рюкзак, словно бы брезгуя, заглянул. Вынул из него мобилу:
– Твоя...
Его телефон оказался у меня. Оба были разряжены. Из вещей вроде ничего не пропало.
– Где мы? – спрашиваю.
Рыжий не ответил, закинул рюкзак на плечо и двинулся в ту же сторону, куда укатил мини-вэн. Довольно скоро нашу дорогу пересекла асфальтированная. И вообще, хотя ни одного человека нам пока не попалось, впечатления совсем уж дикого лес не производил. Да и по тому, сколько мы сюда из центра ехали, очевидно было, что город где-то рядом. Мы пошли по асфальту и через некоторое время в просвете между древесными кронами увидели громадную мачту с рядами прожекторов, какие ставят над стадионами. «А, ну, кажется, понятно», – пробормотал Серега.
Озеро – озерцо – открылось минут через десять. Тут уже места были вполне цивилизованные – более того, с претензией на идиллию. На скамейках грелись под теплым еще солнцем мирные немчики, джоггеры пыхтели по дорожкам, по водной глади плавали лодки и лебеди. Благорастворение несколько нарушалось громадным серым строением на другом берегу озера, сумрачно-брутальным, круглым, видимо, в сечении – неким Колизеем конструктивистской эпохи.
– Это, – спрашиваю, – что за нацистская архитектура?
– Нацистская, – хмыкнул Серега. – Самая что ни на есть. Центр для митингов и празднеств, непосредственно Шпеером спроектированный. Я ж говорю – духовная столица...
Я сразу вспомнил макет альтернативного Берлина из музея Дани.
– Так после войны они его не снесли как напоминание о позорных страницах?
– Они там разместили экспозицию про неправильность нацизма. Теперь это называется «Докуцентрум», Центр документации. Все, мол, учтено, впредь не повторится.
По заасфальтированным и выложенным плитами площадям вокруг амфитеатра гоняли роллеры. Внутри несоcтоявшееся место религиозно-политических отправлений напоминало сейчас, по Серегиным словам, запущенный промышленный склад: грязно-краснокирпич-ное, с какими-то лесенками и сараями, прилепленным к так и не законченным в свое время стенам. Мрачное прошлое было по мере cил десакрализировано и «запомоено».
