По металлической лестнице со стеклянным навесом мы поднялись в «Центрум» и в музейном «предбаннике» разжились телефонной карточкой.
Звонить экс-папарацци Роту пошел Серега. Когда он вылез из будки, по роже его я сразу понял, что шоу-программа на сегодня еще не окончена.
– Мобилу взяла жена. Томаса только что увезли. В больницу. Черепно-мозговая. Кто-то избил его прямо в квартире. Она приходит – с полчаса назад – он без сознания...
Потом, уже из отеля, рыжему удалось дозвониться даже до больницы. Томас Рот находился в палате интенсивной терапии, куда никого, естественно, не пускали.
29
События – что банально – склонны шляться косяком. Я вышел из ванной, натягивая майку через мокрую голову, и увидел широкую Серегину спину на фоне посыпанного дождем окна (к вечеру погода испортилась): в одной руке рыжий держал телефон, в другой что-то маленькое, почти целиком поместившееся в кулаке. Полуобернувшиcь, он поднес кулак ко рту – я понял, что это пятидесятиграммовый шкалик из мини-бара.
– А я как раз сам с собой поспорил, – говорю, – сколько твоя завязка продлится...
– Майя нашлась, – сказал он тоном, от которого сразу расхотелось шутить. – Из Москвы звонил... тот пацан, у которого я про нее спрашивал... – Мирский еще раз пригубил из шкалика и бросил его, пустой, через весь номер мне. Я поймал – «Джонни Уокер», красный – и переправил в стоящее в ванной мусорное ведро. – То есть нашли ее еще несколько дней назад, неделю может, а сейчас идентифицировали... Тесты какие-то проводили, генетические вроде даже... В общем, подтвердилось, что она это – Майя Шатурина.
Почему-то перед глазами у меня в этот момент встала девица, с которой я купался на Санторине, – словно не было сильнейшего сомнения, что она и впрямь та, за кого себя выдавала... Я машинально зачесал пятернями волосы назад.
– Зачем тесты? Опознать не могли? И где нашли?
– В Москве. Из какой-то окраинной канавы выловили... – Он потер обеими ладонями толстые щеки. – А опознать не могли, потому что почти месяц она там пролежала, недели три, говорят, – на момент находки...
В общем, там жуть какая-то была – родственников водили на опознание, лицо еще относительно сохранилось, но так, видимо, не очень... А главное – пограничная служба зафиксировала, что Майя Шатурина выехала месяц назад за пределы России и с тех пор не возвращалась. Вернулась она на Украину – причем уже две недели как. Это стало известно, когда ее в международный розыск объявили – видимо, после находки Антона... На киевской, что ли, таможне зафиксировали пересечение, в аэропорту... В общем, пришлось тесты делать...
– Погоди. Ничего не понимаю. Сколько, ты говоришь, с момента смерти прошло? Три недели, плюс пока опознали – около месяца, так?..
– Значит, ты действительно не ее видел. Не Майю. Не Тохину жену...
Я помотал башкой:
– Слушай, Серега, ты таки развязал? Может, пойдем вниз – там, я видел, бар есть. Выпить надо...
– Что такое «киршвассер»? – спросил я его внизу, в маленьком отельном кабачке.
– Вишневка. Вишневый бренди местный.
– Съедобный?
– Вполне...
Мы сели друг против друга за столик – я с двойным «вассером», рыжий с двойным вискарем.
– Так, еще раз, – я выложил на столешницу зажигалку и сигареты (здешний Минздрав предупреждал с пачек не так категорично, как у темпераментных итальянцев, – и с истинно немецким педантизмом: Rauchen kann todlich sein: «Курение МОЖЕТ оказаться смертельным»), – когда Майя Шатурина улетела из Москвы?
– Я так понял, месяц назад.
– А когда Майя Шатурина умерла?
– Месяц назад.
Я хлебнул вишневки:
– Отчего она, кстати, умерла?
– А непонятно. Не смогли точно определить... Или почему-то не говорят... Это ж ты вроде на медика учился. Ты помнишь, что с человеком... с трупом через месяц бывает?
– Ничего хорошего. Разложение полным ходом. Вонища дикая.
– Ну а причину смерти еще можно установить?
– Это зависит от причины смерти. Она, сам понимаешь, бывает естественная и неестественная. Соответственно, если убийство – то бывают разные способы, а если болезнь – то разные болезни. Если бы Майю, допустим, застрелили – это, конечно, сразу было бы понятно, через месяц в том числе. Не говоря уже – голову, скажем, пробили. Зарезали, шею свернули... Если отравление – то смотря что за яд: разные вещества разлагаются за разное время... Что касается болезней – то все зависит от состояния внутренних органов. Я, честно говоря, все это уже довольно плохо помню, но грамотный патологоанатом, я думаю, в большинстве случаев смог бы разобраться. Хотя опять же бывают такие смерти, с причиной которых и по целехонькому телу мало что понятно...
– Если ее не убивали – то какой был смысл в канаве топить?
– А ее точно утопили?
– К ней даже груз привязали...
– В таком случае, либо менты в натуре зачем-то темнят, либо убивали так, чтобы сразу не было понятно, что это убийство...
– Никакой логики.
– Тут вообще ни в чем никакой логики. Кто прилетел в Киев две недели назад?
– Видимо, ее паспорт – раз в пограничном компьютере все осталось. А при паспорте – не знаю, допустим, твоя знакомая. Раз уж она так похожа. И улетала из Москвы, значит, тоже она.
– И зачем все это было надо?..
Рыжий только посмотрел молча – и залпом опрокинул оставшееся в стакане.
...«Старик, Майя, – снова завертелось у меня в голове. – Майя, Старик...»
Мы сходили к стойке за повторением. По пути до меня доперло, что и сам я отправился в этот чертов вояж – аккурат месяц назад. Двадцать восемь дней, если совсем точно... Эксперимент-то мой заканчивается! Несуществующий, по всей видимости, эксперимент...
– Когда Тоху убили? – спросил Серега, садясь. «Убили», – механически отметил я. Впрочем, если и об этом сейчас гадать...
– Значит, так... – Я закурил и стал вспоминать. – Двадцать седьмого мы его нашли. Тогда умер он в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Тринадцать дней.
– И эта девица в Киев прилетела две недели как. Случайность?
– При чем тут Киев? – Я все-таки ничего не соображал: каша в башке слилась, манная, остывшая, комковатая.
– Ну, например, при том, что с Украины в Россию перебраться – полная фигня, сам знаешь: по любым документам, хоть вообще без них...
– А почему было в Россию не вернуться?
– А если б труп к тому моменту нашли?.. Не знаю, Юр. Не знаю. Все это – на кофейной гуще, конечно, гадания...
Последние слова он договорил без выражения, автоматически – глядя на кого-то вполоборота. Я посмотрел туда же, в направлении дверей – и испытал тошное дежа вю: трое, незнакомые, решительные, в костюмах (двое из), – шагали в нашу сторону, на нас же глядя. Ну, поехали по новой... – я сделал максимальный глоток, словно впрямь последний.
Все действительно повторилось: подошли вплотную, спросили с акцентом:
– Сергей Мирски?
– Й-я, – с отвращением выдохнул рыжий промежуточное англо-немецкое.
