Маршрут Ханны и Гектора по пересеченной местности, изображенный красными чернилами, напоминал либо горизонтальную молнию, либо электрокардиограмму больного-сердечника с летальной аритмией.
Гектор сам называл себя шофером Ханны. Он купил детскую кроватку с алюминиевыми крючками, которыми прикрепил ее к заднему сиденью своей сине-голубой «белэр».
Ханна и Гектор ехали зигзагами то на юг, то на север. Тем не менее они продвигались ближе к западу, к Мэри, осторожно расспрашивая людей, чьи имена встречались в многочисленных биографиях и мемуарах на протяжении слишком многих бурных, кровавых десятилетий.
Вопросы и интервью по пути в Айдахо.
Ханна расстегнула блузку, чтобы покормить Бриджит, а старуха закурила очередную сигарету. Девочка, широко открыв рот, крутила головенкой, пока Ханне не удалось пристроить ее к правой груди. Уже почти весь исписанный блокнот Ханны лежал рядом с магнитофоном.
Гектор сидел в другом конце комнаты, курил и наблюдал за Ханной и Бриджит, прекрасно сознавая, что постоянно глупо улыбается.
– Это никогда не было пристрастием к смерти, – сказала старуха. – Ничего подобного. Они оба были чертовски больны. Всякие разные болезни. Папа страдал диабетом, страшными головными болями. У него давление было повышенное. Бедный, бедный Эрнест…
Сестра великого человека медленно покачала головой.
– Я как-то прочитала книгу, в которой были перечислены все травмы, которые он получил за свою жизнь. Список был набран мелким шрифтом, мне пришлось надеть очки, так вот, это перечисление заняло три страницы. Только представьте себе – три страницы. – Пожилая женщина покачала головой. – Жизнь превратилась для него в настоящий ад, и он умер так, как хотел. Пожалуйста, дорогая, пусть так все и останется.
Ханна сделала международный звонок, пока Гектор вытирал ее дочку после ванны. Трубку она прижала подбородком к плечу и делала заметки.
Гектор положил девочку на кровать и принялся одевать ее.
Кубинский врач Хема подытожил разговор:
– Все чаще и чаще после авиакатастроф и многочисленных хворей Папа быстро уставал, и ему это совсем не нравилось. Я был его врачом все это время на Кубе, и я поражен – вы слышите, поражен, – что он дотянул до шестидесятых годов. Кто-нибудь из его так называемых биографов должен обязательно отдать ему должное за этот подвиг силы воли, которая потребовалась ему, чтобы жить после середины пятидесятых. Вы понимаете, что я хочу сказать? Я, например? Я бы не протянул так долго. И возможно, вы тоже. Но Папа смог.
Ханна поблагодарила старого кубинского врача, наблюдая за Гектором, который играл с Бриджит, в ожидании, когда врач повесит трубку. Раздался щелчок, потом пауза, затем еще щелчок, свидетельствующий о прервавшейся связи.
Ханне показалось, что ей за шиворот вылили ушат холодной воды. Она положила трубку и сказала:
– Гектор, я думаю, наш телефон прослушивается.
Гектор нахмурился и передал ребенка Ханне. Он сел рядом с телефоном, позвонил в свою справочную и что-то записал.
Ханна взглянула на записи и увидела, кто звонил автору детективов. Мэри Хемингуэй, много раз… Алфред Хичкок… Сэм Форд… Бад Фиске, какой-то человек по имени Тилли…
– Спасибо, Сузи, – сказал Гектор и отключился, но оставил трубку у уха. И тоже услышал второй клик. Гектор нахмурился. Повесил трубку. – Точно, кто-то установил подслушку. Думаю, ФБР Только оно или кто- то этого уровня может так быстро развернуться… – Он печально улыбнулся: – По-видимому, это цена, которую тебе приходится платить за общение со мной. – И мрачно добавил: – Похоже, я стал для Гувера новым хобби. – Снова улыбка. – Это ничего, потому что и он – мое хобби.
В эту ночь Ханна спала беспокойно. Ей снились беспорядочные сны – лихорадочные картинки, напоминающие плохой, неотредактированный фильм, иногда немой, прерываемый какими-то странными образами.
Хуже всего, что эти картинки были связаны с воспоминаниями.
Отец Ханны, Малькольм Макартур, крупный, грубый, мускулистый мужчина с редеющими седыми волосами и пышной бородой, нависал над маленькой светловолосой дочерью. Он срывал с нее байковую рубашку. От него несло мятным виски, которое он высосал из бутылки, оставленной им потом на столике рядом с кроватью дочери.
Она пыталась вырваться из его рук, но Малькольм схватил ее за плечи и толкнул назад, на кровать. Потом стал просовывать свой язык между ее губ, придерживая одной рукой, а второй сражаясь с сувенирной нацистской пряжкой ремня.
Ханна закрыла глаза, чтобы в них не попали осколки от бутылки из-под виски, которую она разбила об лоб отца. Пожалев о своем поступке, она неуклюже пыталась стереть кровь, которая шла из ужасной раны на лбу над левым глазом отца. Взревев, он попятился от кровати. Рубашка Ханны и рука были покрыты липкой кровью отца.
Она смотрела на эту кровь, наверное, довольно долго, потому что отец уже ушел, а она вдруг оказалась сидящей на диване рядом с добрым пожилым констеблем.
Этот милый старик пришел, чтобы сказать ей, что ее отца, который выбежал из дома пьяный и в крови, видел один автомобилист, когда тот лихо ехал на своем грузовике в снежную бурю вокруг Лохлевенсайда. Другой водитель стал свидетелем того, как ее отец слетел с дороги в обрыв, не сумев вписаться в крутой поворот, и разбился где-то у Каоласнакаона. Хотя видимость была относительно хорошей, по следам грузовика не было видно, что его занесло или что водитель пытался тормозить.
Все данные свидетельствовали о самоубийстве, как осторожно сообщил ей констебль. Все говорит за то, что Малькольм Макартур намеренно сбросил свой грузовик со скалы.
Старый констебль сжал руку Ханны и поднял брови:
– Твой папа был сильно расстроен, когда уходил? У него были неприятности? Девочка, не можешь ли ты сказать, была ли у отца хоть какая-нибудь причина желать себе смерти?
Ханна пожала плечами:
– Нет, сэр, ничего такого.
Ханна почувствовала, что кто-то ее легонько трясет. Она сообразила, что находится в постели, в мотеле, и вся в поту. Гектор обнял ее за плечи и гладил ее влажные белокурые волосы, заводя из за уши своими большими, сильными пальцами.
Ханна несколько раз моргнула, привыкая к темноте. Увидела, что дверь между комнатами мотеля открыта.
– Ты кричала, дорогая… во сне, – пояснил Гектор. – Наверное, тебе приснился очень плохой сон. – Гектор сидел на краю кровати и обнимал ее. Кроме трусов на нем ничего не было.
Ханна тоже обняла его, почувствовав ладонями шрамы на голой спине.
Он очень остро ощутил ее скользкие от пота пальцы на своей коже и спросил:
– Тебе часто снятся такие кошмары, лапочка?
– Довольно часто. – Ее все еще трясло, но она прижималась к нему и гладила его спину.
– Мне тоже, – признался Гектор, тоже поглаживая ее спину. – Помогает, если немного поработать, перед тем как лечь спать. Подсознание получает свежую пищу, на которую можно наброситься ночью.
– Надо будет попробовать, – сказала Ханна. – Но все же я не разбудила Бриджит. Прости, что разбудила
– Черта с два! – Гектор кивком показал на портативную пишущую машинку: – Вон твое лекарство. Это твой психотерапевт.
Ханна выбралась из его объятий. Он погладил ее по влажной щеке.
– Видно, очень уж тяжелый сон приснился, – заметил он. – Ты мокрая, как мышь.
Она кивнула. Гектор чувствовал, что она смотрит на него… и вдруг сообразил, что он практически голый.
– Пойду возьму халат, – сказал он.
