Возле зданий тополя растут. Кое-как экзамены я сдал, Но с обществоведеньем — скандал! Я не знал каких-то там имён, Кто, когда и чем был награждён И какой очередной прохвост Получил правительственный пост. Мой экзаменатор был убит — Принял сокрушенно-скорбный вид. «Так. Так. Так», — он глухо произнёс, Вскинув на меня мясистый нос. Пятернёй он в воздухе потряс: «Кто же так воспитывает вас?» Я ответил, несколько смущён, Что отец. «А где же служит он?» Отвечаю, точно виноват, Тихо: «Арестован год назад». Тяжело я уходил домой. На земле был год тридцать восьмой. Мне один знакомый дал совет — Выбрать медицинский факультет. «Знаешь, нам не миновать войны, Доктора поэтому нужны. Всё равно, мой милый, — на литфак Ты теперь не попадёшь никак. У кого в семье аресты — там Близко не подпустят к воротам, Ну, а в медицинский институт Без разбора всех мужчин берут». Признаюсь, что я в большой тоске Подходил к огромнейшей доске, На которой сказочно цветут Списки тех, кто принят в институт. Видно, я в рубашке был рождён: В этом длинном перечне имён — И моё! Я удивлялся сам, Не поверил я своим глазам! Вот внезапно мой экран погас. Память прерывает свой показ. Только в тот же миг на полотне — Крыши, окна и стена к стене. Это тоже город над рекой, Только над рекой совсем другой. Вон мальчишка с удочкой в руке По камням с отцом спешит к реке. Мне пошел одиннадцатый год. За плотом плывёт по Волге плот. Года два ещё придется нам Прыгать по саратовским камням. Мой отец тут в ссылке. И сейчас Помню я смешной его рассказ: «Поезд ночью нас сюда привёз, Без пальто я, а уже мороз. На вокзале ночевать нельзя. Вышел на большую площадь я И гляжу — в сторонке постовой. 'Где, скажи, браток, участок твой? Мне бы ночку переспать одну, Завтра что-нибудь себе смекну'. Но браток мой оказался строг, Говорит: 'Проваливай, браток, А не то не оберёшься бед, Для тебя у нас ночлежек нет!' Не спеша, булыжник небольшой Выворотил я из мостовой. 'Видишь, — говорю, — вон там окно: Ах, как зазвенит сейчас оно!' Постовой вскипел, как на угле; Я ту ночь пересидел в тепле!» Памяти экран опять потух. Напрягаю внутренний я слух. Вспыхнула картина в голове, Как я беспризорничал в Москве. Мой отец, году в двадцать восьмом, В ресторане учинил разгром, И поскольку был в расцвете сил — В драке гепеушника избил. Гепеушник этот, как назло, Окажись влиятельным зело, И в таких делах имел он вес — Так бесшумно мой отец исчез, Что его следов не отыскать. Тут сошла с ума от горя мать, И она уже недели две Бродит, обезумев, по Москве. Много в мире добрых есть людей: Видно, кто-то сжалился над ней, И её, распухшую от слёз, На Канатчикову дачу свёз. Но об этом я узнал поздней, А пока что — очень много дней В стае беспризорников-волков Я ворую бублики с лотков.
