принцепс Сената! — Котта обратился прямо к главе Сената, который продолжал сидеть неподвижно. — Вы должны хорошо знать, что законы существуют не только для черни. Перед законом все равны. Квинт Сервилий Цепион вел себя так, как будто он — Первый Человек в Риме. Но, согласно закону, он не может являться Первым Человеком в Риме. И я утверждаю, что Квинт Сервилий нарушил закон, в то время как Гней Маллий — просто бездарный полководец.
Гробовая тишина. Тишина и молчание. Они все длятся и длятся. Котта вздохнул:
— Аравсион — более страшная беда, чем Канны, уважаемые сотоварищи мои сенаторы. Погибли лучшие, цвет римских мужчин. Я знаю, потому что был там. Спаслось примерно тринадцать тысяч солдат. Они беспорядочно отступали, бросая оружие и доспехи на поле боя и переплывая реку нагишом. Они все еще слоняются без командиров где-то к западу от реки Родан. Говорят, они так напуганы германцами, что скорее станут возить дерьмо, чем вернутся в армию. Когда Секст Юлий Цезарь попытался остановить их бегство, на него напали собственные солдаты. Рад сообщить, что он жив. Я сам нашел его на поле боя. Германцы забыли добить его. Я и мои товарищи — всего двадцать девять, если говорить точно, — были единственными, кто разыскивал раненых и помогал им. В течение трех дней мы не видели никакой другой помощи. Я не сомневаюсь, что многие так и умерли на этом поле — умерли только потому, что не нашлось вовремя никого, кто протянул бы им руку и вывел из этого страшного места.
Метелл Нумидийский наконец не выдержал — железный контроль над чувствами был утрачен, и движением руки он выдал наконец смертельное свое волнение. Котта уловил этот жест и взглянул на врага Гая Мария как на любимого друга; не в правилах Котты возлагать чужие чувства на алтарь Гая Мария.
— Твой сын, Квинт Цецилий Метелл, жив и почти не ранен. Он уцелел вовсе не потому, что проявил трусость, — нет. Он спас консула Гнея Маллия и нескольких человек из его окружения. Зато оба сына Гнея Маллия погибли. Из двадцати четырех военных трибунов в живых осталось трое: Марк Ливий Друз, Секст Юлий Цезарь и Квинт Сервилий Цепион Младший. Марк Ливий и Секст Юлий тяжело ранены. Квинт Сервилий Младший, командовавший самым неопытным легионом в армии, остался цел и невредим, переплыв реку. Как это согласуется с его понятием о чести — не знаю.
Котта перевел дыхание и взглянул в глаза Метелла. Тот явно приободрился — от того ли, что сын его жив, или же от того, что Метелл Младший не прослывет трусом.
— Но главная потеря — в армии не уцелело ни одного центуриона! Рим остался без младшего офицерского состава, уважаемые отцы сенаторы. Великой заальпийской армии больше не существует. — Котта выдержал небольшую паузу и добавил: — Да ее никогда и не было — благодаря Квинту Сервилию Цепиону.
Те, кто стоял ближе к огромным бронзовым дверям курии Гостилия, передавали новости дальше в толпу. Толпа все прибывала — спускаясь с Аргилета, по кливусу Аргентарию, стекая на Римский Форум, заполняя комиции. Толпа была огромной. Толпа была безмолвной. Доносились только иногда всхлипывания — других звуков не было. Рим потерпел поражение в решающей битве. Вся Италия лежала теперь открытая перед германцами.
Перед тем как Котта сел, заговорил Скавр:
— Где же сейчас германцы, Марк Аврелий? Много ли их просочилось на юг от Аравсиона?
— По правде сказать, не знаю, принцепс. Через час после сражения германцы ушли на север. Скорее всего, чтобы забрать свои повозки, женщин и детей, которые оставались севернее места, где размещалась наша кавалерия. Но когда я уезжал, они еще не вернулись. Я разговаривал с одним германцем, которого Марк Аврелий Скавр нанял в толмачи для переговоров с германскими вождями. Он был взят германцами в плен, но ему как своему не причинили вреда. Если верить ему, германцы рассорились и раскололись на три группы. Похоже, ни одна из них не уверена в своих силах настолько, чтобы прорываться на юг. Они собираются идти в Испанию через Длинноволосую Галлию, каждая своим путем. Ссору подогрело римское вино, захваченное в лагерях. Как долго будет действовать вино — кто знает? Да я и не уверен, что толмач говорил правду. Он сказал, что бежал, потому что не хочет снова жить, как варвар. Но вполне возможно, что его подослали германцы — чтобы обманом успокоить нас и сделать еще более легкой добычей. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, так это то, что, когда я уезжал, признаков продвижения германцев на юг не было.
Котта сел.
Поднялся Рутилий Руф:
— Сейчас не время для споров. И не время для взаимных обвинений. Время действовать.
— Слушаем! Слушаем! — раздались голоса из задних рядов.
— Завтра октябрьские иды. Военный сезон завершен. Но у нас осталось очень мало времени, чтобы предотвратить вторжение германцев в Италию. Сейчас я изложу свой план. Но вначале торжественно обещаю, что, заметив малейший признак раскола в Сенате, вынесу его на суд народа, на Народное собрание. Сенаторы, вы сами лишили себя исключительного права заниматься обороной Рима. Поведение Квинта Сервилия Цепиона ярко высветило всю убийственную слабость нашей системы. Фортуна чаще снисходит к людям менее знатного происхождения, но гораздо более высоких способностей, чем наши. Хотя мы, аристократы, по традиции правим Римом и возглавляем его армию.
Он повернулся к открытым дверям, и его сильный голос разнесся над комициями:
— Мы призываем всех здоровых мужчин Италии! Я требую декрета, обращенного к народу, в котором указывалось бы, что все мужчины в возрасте от семнадцати до тридцати пяти, будь они римлянами, латинянами или италийцами, не могут покинуть берега Италии или пересечь Арно и Рубикон и уйти в Италийскую Галлию. Завтра я разошлю гонцов во все концы полуострова с запретом пускать на борт кораблей здоровых мужчин. Наказание — смерть! И тем, кто бежит, и тем, кто помогает бежать.
Никто в Сенате не проронил ни слова.
— Кто способен нести службу — в легионные ряды! Это значит, уважаемые сенаторы, что те из вас, кому тридцать пять и меньше, тоже должны записаться в легионы, независимо от того, сколько кампаний провели прежде. У нас будут солдаты, если мы примем этот закон. Вот только хватит ли их?
Молчали все. Молчал Скавр, принцепс Сената, молчал Метелл Нумидийский, молчал Метелл Далматик, Великий Понтифик, Агенобарб-старший, Катул Цезарь, Сципион Назика. «Вот и хорошо, — подумал Рутилий Руф. — Оппозиции новому закону, кажется, не будет».
— Надлежит также внимательно изучить, какими силами располагаем, — продолжал он. — В Македонии всего два вспомогательных легиона, которые вряд ли возможно оттуда отозвать. Испания — два легиона в дальней провинции и один в ближней, два укомплектованы римскими солдатами, один ауксилариями. Но их тоже придется оставить на месте и даже усилить, ведь германцы намерены вторгнуться в Испанию.
Он сделал паузу.
Скавр наконец ожил:
— Ну, продолжай, продолжай, Публий Рутилий! Переходим к Африке и Гаю Марию.
Рутилий Руф притворился удивленным:
— Спасибо, принцепс! Если бы не ты, я мог бы и забыть! Не зря же тебя называют сторожевым псом Сената! Что бы мы без тебя делали?
— Хватит с меня твоего сарказма, Публий Рутилий! Ближе к делу! — огрызнулся Скавр.
— Есть три момента, которых я хотел бы коснуться, говоря об Африке. Ну, во-первых, война там удачно завершена, враг полностью разбит, царь с семьей ожидают выкупа здесь, в Риме, в доме уважаемого Квинта Цецилия Метелла Свинки — о-о-о, прошу прощения, Квинт Цецилий! — Нумидийского, хотел я сказать. Второй момент — армия состоит из шести прекрасно подготовленных легионов и доблестной двухтысячной конницы. И третье — человек. Я, конечно же, имею в виду проконсула Гая Мария, командующего африканской армией и творца победы, сравнимой с победами Сципиона Эмилиана. Нумидия больше не восстанет. Угрозы гражданам Рима, их благосостоянию со стороны Югурты больше не существует. Гай Марий навел в Африке такой порядок, что нет нужды оставлять там хотя бы один легион.
Он сошел с помоста, ступил на разноцветный пол, подошел к дверям и встал так, чтобы его голос был слышен прежде всего снаружи, на Форуме:
— Полководец нужен Риму даже больше, чем солдаты. Как однажды сказал в этих же стенах Гай Марий: многие тысячи римских солдат погибли в последние годы исключительно из-за бездарности людей,
