поздно она перестанет сочиться. Нам нужно перейти в тень, иначе помрем. Тогда и Серторию конец, — сказал он, поднимаясь.
Чем ближе они подходили к реке, тем больше убеждались, что среди кровавого месива еще есть живые. Кто-то слабым голосом звал на помощь, кто-то стонал.
— Не было битвы позорней, — мрачно сказал Силон. — Будь проклят Гней Маллий Максим! Пусть великий лучезарный Змей обовьет и задушит его сны.
— Да, это был полный крах. И командовали нами не лучше, чем людьми Кассия в Бурдигале. Но позор следует честно разделить, Квинт Поппедий! Если виноват Гней Маллий, то разве не виновен и Квинт Сервилий Цепион? — Тяжело было ему говорить это, ведь Цепион — отец его жены.
— Цепион? При чем тут он? — спросил Силон.
Голова болела куда меньше. Друз обнаружил, что может легко вертеть ею, и обернулся к Силону:
— Разве ты не знаешь?
— Что может знать простой италиец о решениях высшего римского командования? — Силон сплюнул на землю. — Мы, италийцы, здесь затем, чтобы сражаться. А как сражаться — об этом нам ни одна сука не сказала ни слова.
— Тогда слушай. С первого дня после приезда из Нарбона Квинт Сервилий отказался сотрудничать с Гнеем Маллием. — Друз вздохнул. — Он патриций — не желал получать приказы от «нового человека».
Силон уставился на Друза:
— Ты имеешь в виду, что Гней Маллий хотел, чтобы Квинт Сервилий находился здесь, в лагере?
— Ну конечно! Того же добивались и сенаторы, присланные из Рима. Но Квинт Сервилий не подчинился «новому человеку». Не подчинился — и все тут.
— Говоришь, это Квинт Сервилий оставил армии разделенными? — Силон, казалось, не в силах был поверить услышанному.
— Да, именно он. Он — мой тесть. Я женат на его единственной дочери. Как я могу вынести это? Его сын — мой лучший друг и женат на моей сестре. Он сражался сегодня здесь вместе с Гнеем Маллием. И, думаю, погиб. Гордыня, Квинт Поппедий! Глупая, упрямая гордыня!
Силон остановился:
— Шесть тысяч марсийских солдат и две тысячи их слуг погибли здесь вчера, а сейчас ты мне говоришь, что это произошло из-за того, что один знатный идиот поцапался с каким-то незнатным римским идиотом? — Силона просто сотрясало от ярости. — Пусть великий лучезарный Змей сожрет их обоих!
— Может, кто-нибудь из твоих людей жив? — Друз не оправдывал своих начальников, а лишь пытался утешить человека, к которому успел привязаться. Он почувствовал боль. Нет, не от раны — от горя. Он, Марк Ливий Друз, ничего не знавший до сегодняшнего дня о жизни, сгорал от стыда при мысли, что римлян вели в бой люди, способные пожертвовать соотечественниками ради пустых и глупых амбиций.
— Нет, все мертвы, — сказал Силон. — Как ты думаешь, почему мне потребовалось так много времени, чтобы добраться до тебя? Я ходил и смотрел. Ходил и смотрел. Мертвы. Все мертвы!
— И мои! — заплакал Друз. — Мы на правом фланге приняли на себя главный удар. И ни одного конника, чтобы прикрыть пехоту.
Вскоре они увидели сенаторов и воззвали о помощи.
Марк Аврелий Котта сам доставил военных трибунов в Аравсион, проделав пять миль на волах. Своих людей он оставил наводить порядок. Марк Антоний Меминий смог уговорить нескольких галлов, возделывавших свои земли вокруг Аравсиона, чтобы те выехали на поле боя и прибрали трупы.
— Идет вечер третьего дня после битвы, — напомнил Котта, прибыв на виллу местного магистрата. — Надо что-то сделать с телами.
— Горожане разбежались, землепашцы убеждены, что германцы вернутся… Ты даже не представляешь себе, как трудно мне было хоть кого-нибудь убедить помочь вам, — сказал Меминий.
— Где сейчас германцы, не знаю, — сказал Котта. — И почему они повернули на север — тоже не знаю. Не вижу даже следа их. К сожалению, у меня нет никого, кого я мог бы послать на разведку. Прибрать поле боя сейчас важнее. Может начаться эпидемия.
Меминий хлопнул себя по лбу:
— Как я мог забыть!.. Приехал один парень, насколько я понял из его бормотания — из числа толмачей при коннице. Он знает латинский, но у него чудовищный акцент. Ничего не разберу. Может, поговоришь с ним? Может, он согласится пойти на разведку?
Котта послал за германцем и узнал кое-что важное.
— Они перессорились. Совет вождей раскололся. Три человека — каждый пошел своей дорогою, — сообщил толмач.
— Говоришь, вожди теперь не в ладах?
— Да, Тевтобод тевтонский теперь в раздоре с Бойориксом кимбрийским. Воины вернулись, чтобы забрать повозки, и совет собрался делить добычу. Было много вина, и вожди упились. Тевтобод сказал, что видел сон. Во сне его посетил великий бог Зиу. Зиу сказал: если его люди поедут на юг через земли римлян, то римляне нанесут им поражение и все воины, женщины и дети будут убиты или проданы в рабство. Тевтобод заявил, что поведет тевтонов в Испанию через земли галлов, а не римлян. Бойорикс возмутился, обвинил Тевтобода в трусости и объявил, что кимбры пойдут на юг, через римские земли.
— Ты уверен? — Котта не верил своим ушам. — Откуда ты знаешь? По слухам? Или был при сем?
— Я был там, господин.
— Но как ты там оказался?
— Я ждал, когда меня заберут в стан кимбров, — я же кимбр… Но они все были пьяны, и никто не заметил меня. Я понял, что больше не хочу быть германцем. Подумал: нужно разузнать побольше и бежать.
— Продолжай!
— Геторикс, глава маркоманов, херусков и тигуринов, предложил остаться среди эдуев и амбарров. Но никто, за исключением его людей, этого не хотел. Тевтонские вожди стали на сторону Тевтобода, кимбрийские — Бойорикса. Трое великих вождей — каждый при своем мнении. Тевтобод приказал тевтонам отправиться в Галлию и дойти до Испании через земли кардурсиев и петрокориев. Геторикс и его люди собираются остаться среди эдуев и амбарров. Бойорикс поведет кимбров через Родан и отправится в Испанию по окраинам римских земель.
— Так вот почему о них ничего не слышно!
— Да, господин. Они не собираются идти на юг через римские земли.
Котта пересказал Марку Антонию Меминию новости.
— А теперь, Марк Меминий, разнеси эту весть. Все трупы следует побыстрее сжечь, чтобы не отравляли землю и воду, — болезни нанесут городу урон больший, чем даже германцы, — сказал Котта. — Где Квинт Сервилий Цепион?
— На пути в Рим, Марк Аврелий.
— Что?!
— Он отправился со своим сыном в Рим, чтобы побыстрей донести туда новости.
— Следовало этого ожидать… Он поехал по дороге?
— Конечно, Марк Аврелий, — ответил самый важный человек в Аравсионе. — Я дал ему повозку с четырьмя мулами из моих конюшен.
Котта встал, разминая затекшие ноги.
— Нет уж! Я сам доставлю новости в Рим! — сказал он. — Даже если мне для этого понадобятся крылья. Клянусь, я обгоню Квинта Сервилия. Дай мне самую лучшую лошадь. На заре я отправляюсь в Массилию.
Котта галопом поскакал в Массилию — без охраны. В Глануме и в Аквах Секстиевых он менял лошадей и добрался до Массилии всего за семь часов. Большой морской порт, основанный несколько столетий назад греками, уже слышал о великом побоище и пребывал в лихорадке.
Котта отыскал дом городского головы. Поскольку Массилия была связана с Римом дружескими связями, но не подчинялась римлянам, Котте могли вежливо показать на дверь. Но этого не случилось.
