совсем небольшое серое строение из грубого камня, а рядом — ступени Гемонии, по которым крючьями стаскивают тела казненных. Высотой в один этаж, лишь с одним отверстием — открытой прямоугольной дырой в камнях, — такой была темница. Считая себя очень высоким, Югурта пригнул голову, чтобы войти, но прошел легко — отверстие оказалось выше человеческого роста.
Ликторы сняли с царя его праздничные одежды и украшения и передали их служителям казны. Все эти вещи принадлежали государству. Ликторы получили расписку, в которой официально подтверждалось, что вся эта государственная собственность передана в казну в строгом соответствии с ранее составленной описью. Югурте оставили только набедренную повязку из простого льняного полотна — он надел ее по совету Метелла Нумидийского, который хорошо знал обычаи. Первоестество узника должно оставаться благопристойно прикрытым — мужчина выходит навстречу смерти достойно.
Единственным источником света служил вход в темницу, оставшийся позади, но Югурта все же смог разглядеть круглое отверстие в полу. Его бросят сюда. Сулла не солгал — его не задушат. Если бы царя собирались удавить, то прислали бы душителя и достаточное количество помощников, чтобы удерживать пленника, а потом сбросили бы тело в канализационную трубу. А те, кому суждено жить дальше, поднимутся по приставной лестнице и вернутся в Рим.
Сулла все же нашел время, чтобы отменить обычную процедуру. Душителя не было. Принесли лестницу, но Югурта отказался от нее. Он встал на край отверстия в полу и спрыгнул вниз, не издав ни звука. Какие слова нужны, чтобы отметить это событие? Звук его падения раздался почти сразу, поскольку камера была неглубока. Услышав этот звук, сопровождавшие молча повернулись и ушли. Никто не закрыл отверстие. Никто не запер вход. Ибо никому еще не удавалось выбраться из ужасной ямы под Туллианом.
Два белых вола и бык были долей Мария для жертвоприношений в этот день, но только волы приносились в жертву по случаю триумфа. В запряженной четверкой колеснице полководец остановился у подножия храма Юпитера Наилучшего Величайшего и сошел с колесницы. Марий пешком, в одиночестве проследовал в храм. Там он возложил к ногам статуи Юпитера все свои лавровые венки и боевые награды, после чего ликторы, войдя в храм вслед за Марием, также посвятили божеству свои лавровые венки.
Был еще только полдень. Ни один триумф еще не проходил столь поспешно. Но остальная часть шествия двигалась значительно медленнее, чтобы люди могли хорошо рассмотреть пышное зрелище — трофеи, солдат, платформы.
Наступал главный момент дня. В пурпурной с золотом тоге, украшенной пальмовыми листьями тунике, с покрытым красной краской лицом, со скипетром из слоновой кости в руке, триумфатор торопливо вошел в собрание сенаторов, желая, чтобы церемония закончилась побыстрее.
— Итак, приступим! — произнес он нетерпеливо.
В ответ на это требование наступило гробовое молчание. Никто не шевелился. Лица вокруг сохраняли по возможности бесстрастное выражение. Нынешний соратник Мария, Гай Флавий Фимбрия, и уходящий в отставку консул минувшего года Публий Рутилий Руф (Гней Маллий Максим прислал известие о своей болезни) застыли в неподвижности.
— Что это с вами? — раздраженно поинтересовался Марий.
Из толпы выступил Сулла — уже не офицер в серебряных доспехах, но патриций в подобающей случаю тоге. Он широко улыбнулся, взмахнул рукой — до кончиков пальцев предупредительный, изысканный, всегда преданный квестор:
— Гай Марий, Гай Марий, ты что, забыл? — заорал он по-солдатски, явно подражая своему начальнику, и, вплотную приблизившись к Марию, подтолкнул его с неожиданной силой. — Ступай домой, переоденься! — прошептал он.
Марий открыл было рот, чтобы обругать его, но, уловив насмешливый взгляд Метелла, провел рукой по лицу и увидел на своей ладони красную краску.
— Боги мои! — воскликнул он. Его лицо исказилось, как комическая маска. — Прошу простить меня, уважаемые сенаторы, за спешку, которая делает меня смешным, — я тороплюсь навстречу германцам! Прошу меня извинить! Я вернусь сюда так быстро, как только смогу. Военные регалии — даже триумфальные — не к месту на встрече с Сенатом в границах померия.
Уже на ходу он бросил через плечо:
— Благодарю тебя, Луций Корнелий!
Сулла поклонился безмолвным зрителям этой сцены и побежал за ним следом — настолько быстро, насколько позволяла ему тога, которая была очень красива, но сильно сковывала движения.
— Я тебе действительно благодарен, — заверил Марий, когда Сулла догнал его. — Но вообще-то, много ли значения имеет, успел ли я надеть toga praetexta! Как же они будут стоять целый час на ледяном ветру, пока я смою всю эту краску и переоденусь?
— Для них это имеет значение, — отозвался Сулла. — И для меня, можешь мне поверить, тоже. — Чтобы поспеть за Марием, ему пришлось шагать как можно шире. — Тебе нужны сторонники среди сенаторов, Гай Марий? Тогда, прошу тебя, постарайся не портить с ними отношения! Они не хотят смешивать в одну кашу инаугурацию и триумф. Пожалуйста, не раздражай их сегодня!
— Ладно, ладно, — проворчал Марий.
Он спустился по лестнице от крепости к задней двери своего дома, шагая через три ступени, и так резко рванул дверь, что привратник упал и в ужасе вскрикнул.
— Заткнись, парень, я ведь не галл, и мы живем не триста лет назад!
Ворвавшись в дом, Марий принялся громко звать жену, рабов, банную прислугу.
— Я уже все приготовила, — отвечала похожая на царицу Юлия, пленительно улыбаясь. — Я так и знала, что ты будешь спешить. Горячая ванна ждет тебя, Гай Марий. — Она обернулась к Сулле все с той же мягкой, ласковой улыбкой. — Добро пожаловать, брат. Снаружи довольно холодно, ты не находишь? Отдохни пока в моей гостиной и согрейся у жаровни. Я распоряжусь, чтобы принесли тебе немного вина.
— Ты права, там действительно прохладно, — отвечал Сулла, принимая кубок от свояченицы и направляясь следом за ней в гостиную. — Я привык к Африке. Поспевая за Великим, я несколько разгорячился, но теперь чувствую, что основательно озяб.
Она уселась напротив и доверительно наклонилась к нему:
— Что-нибудь не так?
— О, ты настоящая супруга! — отозвался он, невольно выдав себя горечью, прозвучавшей в голосе.
— Это потом, Луций Корнелий. Расскажи мне сперва, что не так.
Он криво улыбнулся, покачал головой:
— Ты знаешь, Юлия, я люблю этого человека, твоего мужа. Но иногда я готов поменяться местами с палачом и бросить его в Туллианскую темницу, как своего злейшего врага!
— Ну и что ж, — усмехнулась Юлия. — Со мной это тоже бывает. Ничего особенного тут нет. По- моему, это как раз нормально. Он — действительно великий человек, и жить с ним очень непросто. Что он натворил?
— Пришел на инаугурацию в полном триумфальном облачении, — сообщил Сулла.
— О дорогой мой брат! Полагаю, он был недоволен тем, что попусту теряет время, и в результате успел всех их настроить против себя? — спросила эта преданная великому человеку супруга, ясная головушка.
— К счастью, я понял, что он собирается сделать, — разглядел даже сквозь красную краску на его лице. — Сулла хмыкнул. — Эти его брови… После трех лет, проведенных с Гаем Марием, любой, если он не полный идиот, может угадать его мысли по движению бровей. Они так и скакали по красной физиономии. Да ты сама знаешь.
— О, я знаю! — И она широко, любяще улыбнулась.
— Я первым выскочил к нему навстречу и завопил что-то вроде того, что он все забыл. Тьфу! У меня в горле так и пересохло, язык прилип к гортани — я просто видел, как у него на кончике языка вертится приказание утопить меня в Тибре. Потом он увидел Квинта Цецилия Метелла и тут же изменил свои намерения. Ну и ну! Что за актер! Думаю, все, кроме Публия Рутилия, поверили, что он действительно
