Обычная для Далматика поза надменной отчужденности куда-то исчезла. Он надулся, покраснел, красноватые жилки на пухлых розовых щеках перестали выделяться. Он дрожал и вибрировал — так он был зол. Все присутствующие в Палате сидели восхищенные, благоговейно подавшись вперед.
— Да, почтенные сенаторы, мы все знаем этого римлянина, не правда ли? — пронзительно выкрикнул он. — Луций Апулей Сатурнин — вор, он использовал нехватку продуктов в своих интересах. Женоподобная вульгарность, осквернитель маленьких мальчиков, питающий грязное вожделение к своей сестре и своей маленькой дочери. Кукла в руках арпинского кукольника в Заальпийской Галлии! Таракан из самого мерзкого публичного дома! Подлец, гомосексуалист, любитель порнографии, тварь на конце каждого члена в городе! Что он знает о Риме, что знает о Риме его сельский кукольник из Арпина? Рим — единственный! Рим нельзя выбрасывать в мир, как дерьмо в канализационную трубу, как плевок в сточную канаву! Неужели мы стерпим разжижение нашей расы посредством гибридных союзов с проститутками полусотни наций? И в будущем мы должны будем ездить в места, далекие от Рима, чтобы наши уши оскверняли ублюдочным латинским жаргоном? Пусть они говорят на греческом! Пусть они поклоняются Серапису мошонки или Астарте ануса! Какое нам до этого дело? Неужели мы отдадим им нашего Квирина? Кто такие квириты, дети Квирина? Мы! Ибо кто такой Квирин? Только римлянин может это знать! Квирин — дух римского гражданства. Квирин — это бог сообщества римлян. Квирин — непобедимый бог, потому что Рим никогда не был побежден и никогда не будет побежден, коллеги квириты!
Вся Палата взорвалась криками. Великий Понтифик Далматик, шатаясь, добрел до своего стула и почти упал на него. Люди плакали, люди топали ногами, люди хлопали, пока ладони не онемели, люди поворачивались друг к другу и обнимались, а слезы текли по их щекам.
Но ничем не сдерживаемые эмоции быстро иссякли, как пена на базальтовой скале, и когда слезы высохли и тела перестали дрожать, члены Сената Рима почувствовали себя опустошенными, не способными больше ни к чему в этот день. Они устало разошлись по домам, волоча налитые свинцом ноги, чтобы снова, во сне, пережить тот единственный волшебный момент, когда пред ними во весь рост встал безликий Квирин, чтобы накинуть на них свою божественную тогу, как отец на своих преданных и неизменно лояльных сыновей.
Палата была почти пустой, когда Красс Оратор, Квинт Муций Сцевола, Метелл Нумидийский, Катул Цезарь и Скавр, принцепс Сената, опомнились и прервали свою эйфорическую беседу, решив последовать за остальными. Луций Цецилий Метелл Далматик все еще сидел на своем стуле, спина прямая, руки сложены на коленях, как у воспитанной девицы. Но голова была опущена, подбородок на груди, тонкие пряди седеющих волос шевелил легкий бриз из открытых дверей.
— Брат мой, это была величайшая речь, которую мне приходилось слышать! — воскликнул Метелл Нумидийский, потрепав брата по плечу.
Далматик сидел, не двигаясь, ничего не говоря. И только тогда они поняли, что он мертв.
— Это замечательно! — сказал Красс Оратор. — Я бы умер счастливым, если бы знал, что на пороге смерти произнесу свою лучшую речь.
Но ни речь Метелла Далматика, ни смерть его, ни гнев и власть Сената не могли помешать Народному собранию принять аграрный закон Сатурнина. И карьера трибуна Луция Апулея Сатурнина взяла оглушительный старт. Странная смесь позора и лести.
— А мне это нравится, — сказал Сатурнин Главции за ужином в день, когда закон Апулея был принят. Они часто обедали вместе и обычно — в доме Главции. Жена Сатурнина так и не оправилась от ужасных событий, последовавших за обвинением Сатурнина Скавром, когда Сатурнин был квестором в Остии. — Да, мне действительно это нравится! Только подумай, Гай Сервилий, у меня могла быть совершенно другая карьера, если бы не этот носатый старый хрен, Скавр.
— Ничего, ростра тебе к лицу, — сказал Главция, поедая тепличный виноград. — Может быть, есть что-то на свете, что управляет нашими жизнями.
Сатурнин фыркнул:
— Ты имеешь в виду Квирина?
— Можешь фыркать, сколько тебе угодно. Но я повторяю, что жизнь — очень странная штука, — сказал Главция. — Она более схематична и более предсказуема, чем игра коттаб.
— Как? Ни элемента стоицизма или эпикуреизма, Гай Сервилий? Ни фатализма, ни гедонизма? Лучше будь осторожен, иначе ты можешь поставить в тупик всех старых греческих пердунов, которые громко твердят, что мы, римляне, никакие не философы и лишь заимствуем у них, — засмеялся Сатурнин.
— Греки — существуют. Римляне — поступают. Выбирай! Я никогда еще не видел человека, кому удалось бы соединить оба состояния бытия. Мы — противоположные концы пищеварительного тракта. Греки и римляне. Римляне — рот, мы загружаем его. Греки — дырка в заднице, они выбрасывают. Никакого неуважения к грекам, просто метафора, — сказал Главция. Он проиллюстрировал свою мысль, сунув виноград в римский конец пищеварительного тракта.
— Поскольку у одного конца нет работы без контрибуций другого, нам лучше держаться вместе, — сказал Сатурнин.
Главция усмехнулся:
— И это говорит римлянин!
— Именно. Несмотря на то, что Метелл Далматик сказал, будто я не римлянин. Разве это не хороший сюжет для книги? Старый импотент блеснул и умер так вовремя! Если бы политики были более предприимчивы, они могли бы сделать его вечным примером. Метелл Далматик — Новый Квирин!
Сатурнин покрутил осадком на дне своей чаши и ловко опрокинул на пустую тарелку. Сосчитал количество выплесков из основной массы.
— Три, — сказал он и поежился. — Это число смерти.
— И где теперь наш скептик? — насмешливо спросил Главция.
— Три — это необычно.
Главция ловко плюнул и разрушил форму пятна тремя зернышками винограда.
— Вот! Три убиты тремя!
— Мы оба умрем через три года, — сказал Сатурнин.
— Луций Апулей, ты сплошное противоречие! Ты такой же благородный, как Луций Корнелий Сулла, и имеешь не меньшие права. Успокойся, это же только игра коттаб! — Главция сменил тему. — Я согласен, жизнь на ростре интереснее, чем жизнь любимца политиков. Требуется много сил и умения, чтобы манипулировать людьми. У полководца есть его легионы. У демагога ничего нет острее языка. — Он хихикнул. — И разве не удовольствие наблюдать, как толпа прогоняет Марка Бебия с Форума, когда он пытается наложить вето?
— Картина, способная заставить человека прозреть! — усмехнулся Сатурнин, стараясь выбросить из головы страшные цифры — три или тридцать три.
— Кстати, — заметил Главция, вдруг опять меняя тему, — ты слышал последнюю новость на Форуме?
— О том, что этот Квинт Сервилий Цепион стащил золото Толозы? — спросил Сатурнин.
Главция был разочарован:
— Чтоб тебя Дис забрал! Я думал, что первым тебе скажу!
— Я получил письмо от Мания Аквилия, — пояснил Сатурнин. — Когда Гай Марий слишком занят, мне пишет Аквилий. И признаюсь, я не жалуюсь, поскольку он пишет намного лучше, чем Великий Человек.
— Из Заальпийской Галлии? Как они узнали?
— Оттуда слух и пошел. Гай Марий заполучил пленника. Царь Толозы, ни больше ни меньше. И он утверждает, что Цепион украл золото — все пятнадцать тысяч талантов.
Главция присвистнул:
— Пятнадцать тысяч талантов! С ума сойти! Многовато. Все понимают, что губернатор имеет право на дополнительный доход, но столько золота? Больше, чем в казне? Многовато!
— Да, да. Однако слух будет на руку Гаю Норбану, когда он выдвинет обвинение против Цепиона. История с золотом пойдет гулять по городу быстрее, чем Метелле Кальве потребуется для того, чтобы задрать подол перед здоровенным мужланом.
— Мне нравится твое сравнение! — похвалил Главция. И вдруг оживился: — Хватит об этом! Нам с
