небольшое кровотечение. Но пока беспокоиться не о чем.
Вдруг лицо ее исказилось от боли. Она вцепилась в его руки с силой, какой он не подозревал в ней, и не отпускала почти целую минуту, пока боль не ушла.
— Я просто хотела с тобой повидаться, — продолжала она, словно их разговор и не прерывался. — Можно, иногда я буду видеть тебя, или это слишком для тебя мучительно?
— Я с удовольствием побуду с тобой, любовь моя, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать то место надо лбом, где прилипли влажные завитушки волос. Лоб ее был тоже влажным. Бедняжка!
— Все будет хорошо, Гай Марий, — сказала она, отпуская его руки. — Постарайся не слишком беспокоиться. Я знаю, что все будет хорошо! Папа еще у тебя?
— У меня.
Повернувшись, чтобы уйти, он натолкнулся на бешеный взгляд Марсии, стоявшей в стороне в обществе трех старых повитух. О боги! Вот кто еще не скоро простит его за то, что он сделал с ее дочерью!
— Гай Марий! — окликнула Юлия, когда он уже был у двери.
Он оглянулся.
— Астролог здесь? — спросила она.
— Нет еще. Но за ним послали.
Она вроде бы успокоилась.
— Вот и хорошо.
Сын Мария родился через двадцать четыре часа, весь в крови. Он почти стоил своей матери жизни. Но она отчаянно хотела жить, и после того, как врачи ввели ей тампоны и приподняли бедра, кровотечение уменьшилось и наконец остановилось.
— Он станет знаменитым, господин, его жизнь будет полна великих событий и интересных приключений, — сказал астролог, искусно избегая неприятных аспектов, которых родители новорожденных сыновей слышать не хотят.
— Значит, он будет жить? — резко спросил Цезарь.
— Без сомнения, он будет жить, господин. — Астролог ловко накрыл ладонью неблагоприятные знаки, чтобы их никто не заметил. — Он займет самый высокий пост в стране — это хорошо читается в его гороскопе.
— Мой сын сделается консулом, — с огромным удовлетворением промолвил Марий.
— Непременно, — подтвердил астролог и добавил: — Но не таким великим, как его отец, о чем говорит расположение звезд.
Это еще больше понравилось Марию.
Цезарь налил два кубка лучшего фалернского, неразбавленного, и протянул один своему зятю, сияя от гордости.
— За твоего сына и моего внука, Гай Марий, — сказал он. — Я приветствую вас обоих!
Таким образом, когда в конце марта консул Квинт Цецилий Метелл отправился в Африканскую провинцию с Гаем Марием, Публием Рутилием Руфом, Секстом Юлием Цезарем, Гаем Юлием Цезарем Младшим и четырьмя многообещающими легионами, Гай Марий мог уехать спокойно, зная, что его жена вне опасности и его сын набирает вес. Даже теща снизошла до разговора с ним!
— Потолкуй с Юлиллой, — попросил Марий Юлию перед своим отъездом. — Твой отец очень беспокоится за нее.
Юлия чувствовала себя намного лучше. Ее радовал сын — очень крупный и здоровый мальчик. Юлия печалилась лишь об одном: ее состояние пока не позволяло ей сопровождать Мария. А как ей хотелось побыть с ним еще несколько дней, прежде чем он покинет Италию…
— Ты, наверное, имеешь в виду эту ее непонятную голодовку, — сказала Юлия, устраиваясь поудобнее в объятиях мужа.
— Я знаю только то, что мне рассказал твой отец, — сказал Марий. — Прости, но меня не интересуют молоденькие девочки.
Его жена, тоже довольно молодая, про себя улыбнулась. Она знала, что Марий никогда не думал о ней как о молодой. Скорее как о женщине своего возраста, такой же зрелой и умной.
— Я поговорю с ней, — обещала Юлия, подставляя лицо для поцелуя. — Гай Марий, как жаль, что я еще не достаточно здорова, чтобы сделать братика или сестричку маленькому Марию!
Но прежде чем Юлия собралась поговорить со своей немощной сестрой, на Рим обрушилось известие о германцах. Город объяла паника. С тех пор как триста лет назад галлы вторглись в Италию и почти покорили недавно созданное Римское государство, Италия с ужасом ожидала нового вторжения варваров. Именно поэтому италийские союзники и решились связать свою судьбу с Римом. Именно защищаясь от возможной варварской угрозы, Рим и его италийские союзники вели постоянные войны по всей длине македонской границы между Адриатическим морем и фракийским Геллеспонтом. Чтобы защититься от врага, около десяти лет назад Гней Домиций по прозвищу Агенобарб (Рыжебородый) прошел между Италийской Галлией и испанскими Пиренеями и покорил племена, жившие по берегам Родана. Он ослабил их, заставил жить по римским законам и взял под опеку Рима.
Еще пять лет назад римляне больше всего боялись галлов и кельтов, но вот появились германцы — и по сравнению с ними галлы и кельты показались цивилизованными, кроткими и сговорчивыми. Как и все пугала, страх перед германцами порождался более всего неизвестностью. Германцы возникли ниоткуда (во время консульства Марка Эмилия Скавра) и, нанеся сокрушительное поражение огромной, великолепно обученной римской армии (во время консульства Гнея Папирия Карбона), исчезли, словно их никогда и не было. Загадочно. Непредсказуемо. Чуждо обычным нормам поведения, понятным и уважаемым всеми средиземноморскими народами. В самом деле, почему, когда после страшного поражения Италия лежала перед ними, беспомощная, как женщина в захваченном городе, германцы ушли, скрылись неведомо куда? В этом не было смысла! Но они действительно ушли, они действительно исчезли. Шли годы, все более отдаляя день сегодняшний от дня страшного поражения Карбона, — и германцы стали для римлян Ламией- чудовищем, Мормоликой — домовым, которым пугают детей. Давний страх перед варварским вторжением стал не таким уже сильным, застрял где-то между трепетом опасения и улыбкой неверия.
А теперь, снова будто ниоткуда, германцы вернулись. Сотни тысяч их хлынули в Заальпийскую Галлию, где река Родан вытекала из Леманского озера. Галльские земли, владения данников Рима — эдуев и амбарров, — наводнили эти страшные, все ростом в десять футов, с мертвенно-бледной кожей, гиганты римских легенд, духи подземного мира северных варваров. Германцы спустились в теплую, плодородную долину Родана, сметая на своем пути все живое, от человека до мыши, от целых лесов до ничтожного папоротника. Посевы интересовали их не больше, чем перелетные птицы.
Новость опоздала на несколько дней. Уже нельзя было отзывать консула Квинта Цецилия Метелла и его армию, достигшую Африки. Таким образом, консул Марк Юний Силан, которого держали губернатором в Риме, где он мог принести наименьший вред, хоть и был дураком, а становился лучшей кандидатурой на роль командующего. Таковы были традиции — таков был закон. Ибо правящий консул в подобной ситуации не мог быть заменен никем другим, если этот консул сам изъявляет желание идти на войну. А Силан просто горел желанием пойти войной на германцев. Как и Гней Папирий Карбон пять лет назад, Силан воображал германские повозки, груженные золотом. И жаждал этого золота.
После поражения Карбона германцы не стали подбирать оружие и доспехи, которые побежденные римляне оставили на своих погибших или побросали на бегу, чтобы легче было уносить ноги. Таким образом, не забывчивые германцы, а именно практичный Рим направил команды собрать с поля боя все оружие и доспехи. Этот военный клад до сих пор лежал на складах по всему городу, ожидая, когда им воспользуются. Ограниченные ресурсы оружейников были исчерпаны Метеллом в самом начале подготовки к африканской экспедиции. Спешно набранные легионы Силана можно было вооружить только с этих складов. Рекрутам, у кого не было ни оружия, ни доспехов, пришлось выкупать их у государства. Так что государство немножко подзаработало на новых легионах Силана.
Набрать войска для Силана оказалось значительно труднее, нежели для Метелла. Вербовщики
