— Не годится… Тут народу, а там мамалыгу, — с непререкаемым авторитетом заявил Македонский.
— Нет, хорошо, очень хорошо, — вмешался Хаджия. — Почему не годится? Народууу… мамалыгууу… видишь, все на «у» кончается. Читай дальше, Поп… там пойдет еще лучше.
Бледное лицо Попче расплылось в блаженную улыбку. Он снова погладил несуществующую бороду и продолжал:
— Тссс!.. — с негодованием шикнул на него Македонский. — Ты, брат, должно быть, учился писать стихи по святцам… Прости меня, но Генко Ланджуняк, который играет на скрипке в кабаке Барышикова, пишет лучше тебя.
Такой злой насмешки Попче не выдержал. Он аккуратно сложил исписанный листок, сердито сунул его в карман и язвительно сказал:
— Много ты понимаешь в стихах… прости господи! Да ты же ничего не понимаешь! В стихах все дозволено… Хочешь, я тебе прочту: «О Българ-рода»{62}? Ты увидишь, что и поэты так пишут. В стихах можно по-всячески…
Попче быстро вытащил какую-то книгу и, погладив бороду, приготовился читать.
— Смотрите, вот и Брычков идет, — сказал вдруг Хаджия, глядя в окно.
Дверь отворилась, и вошел запыхавшийся Брычков в своей старой, изорванной одежде.
— Ну вот и Брычков… сейчас он рассудит, может ли Попче писать стихи, — обрадовался Македонский.
Поздоровавшись со всеми, Брычков поздравил Хаджию с освобождением и объявил:
— Господа, я пришел к вам по важному делу.
Македонский виновато посмотрел на него.
— Есть важные новости, — продолжал Брычков. — Из Бухареста опять приехал человек. Пойдемте скорее, у Владыкова собрание.
Вскоре все четверо были в школе на квартире учителя.
Там уже собралось несколько «народных» и много хэшей. На столе перед Владыковым лежали распечатанные письма и пачка газеты «Свобода». Лицо Владыкова было серьезно, но отнюдь не по случаю ночного происшествия. Так же серьезны были и остальные. Всех их, очевидно, интересовал очень важный вопрос.
Вновь прибывшие хэши поздоровались и сели.
— Братья, — заговорил спокойно и проникновенно Владыков, — дело очень важное. Довольно мы скитались и голодали на чужбине. Близится, как видно, час, когда мы сможем быть полезными нашей любимой родине, когда мы снова будем нужны Болгарии. Необходимо с честью выдержать новые испытания. Турецкие тираны стали невыносимы и бесчеловечные — обо всем этом вы прочтете в «Свободе». Народ готов подняться и сбить оковы тиранов, мучивших его в течение пяти веков, и мы должны протянуть ему братскую руку помощи. Не так ли?
— Надо помочь! — согласился Хаджия.
— Мы должны помочь, — поддержал Попче.
— Война тиранам! — горячо воскликнул Македонский.
Владыков одобрительно кивнул головой и продолжал:
— Только что в Бухаресте товарищи решили, что пришло время послать в Сербию отряд, который оттуда перейдет на нашу дорогую родину. В связи с этим и прибыл к нам от них человек. Они просят нашего содействия. Вы согласны?
— Все, все согласны.
— Хорошо. Кроме того, необходимо оповестить наших братьев в Браиле и в окрестностях, например, огородников и других, рассказать им обо всем, чтобы они тоже были готовы. Собрать их необходимо: нам надо знать, какими силами мы располагаем. Давайте поручим это дело Македонскому.
— Правильно, Македонскому.
В знак благодарности Македонский по-военному отдал честь собранию.
— Панайот будет ждать отряд на сербской границе в Кладово, а в Болгарии, в Софийском округе, население уже подготовлено комитетами{63}. Готовы и горожане и крестьяне. Левский сейчас в Рущуке, у бабушки Тонки{64}. Но переправиться сюда не может. У него накопилось множество дел, о которых ему нужно сообщить нам. Как же это сделать? Письмом нельзя. Короче говоря, к нему надо послать нашего товарища, человека бесстрашного и находчивого, с поручением добыть все необходимые сведения о плане, дне восстания, о важнейших его точках и других важных подробностях. Для такого ответственного поручения нужен человек отважный и ловкий, который сумел бы встретиться с Левским в Рущуке и вернуться не замеченным турками. Вы знаете, что на турецком берегу на каждые сто шагов стоят караулы. Найти такого человека в Бухаресте сейчас не удалось, наиболее подходящие уже получили задания. Дунай стал, и лодки не потребуется. Можно, скажем, за одну ночь перейти с румынского на турецкий берег. Но главное — отыскать человека… Без указаний Апостола{65} мы будем работать вслепую.
— Неужели у этих бухарестских патриотов не нашлось человека для такого дела… позор — проворчал один из присутствующих.
— А может быть, и нет, — ответил ему другой.
— Есть, да только никто не хочет лезть в петлю. Хитрые все ребята, — добавил третий.
— Господа, тут нечего критиковать. Есть у них человек или нет, я не знаю, но нам пишут, что такого нет. Конечно, это дело опасное, и тот, кто на него отважится, как только что сказал Христов, рискует попасть в петлю. Но кто из нас пожалеет жизнь ради такой великой цели? Мы покажем, что браилские ребята не страшатся опасности, когда надо помочь народному делу. Я уверен, что на это пойдет каждый из нас.
Хэши молчали.
Владыков оглядывал всех, ожидая, не попросит ли кто слова.
Но желающих не было.
— Если кто-нибудь против моего предложения или имеет другое, пусть выскажется.
— Нет, против никого нет… правильно, правильно, — послышалось несколько голосов.
И снова стало тихо.
Владыков машинально взял со стола номер «Свободы» и начал читать про себя. Вероятно, он хотел дать им время потолковать между собой о том, кого же следует направить к Левскому. Они перешептывались, но высказаться не решались.
Создалось затруднительное положение как для самого председателя, так и дли членов собрания. Ни один из них не мог отважиться сказать товарищу: иди ты и умри! Каждый понимал, что как бы ни было необходимо послать человека к Левскому, но переход через Дунай все же опасен. Надежды на то, что удастся уйти от пуль прибрежной турецкой стражи пли избежать виселицы в Рущуке, было мало.
Прошло несколько минут — они показались всем долгими часами.
Наконец Владыков молча положил газету на стол, поднялся и, побледнев, произнес сдавленным голосом всего лишь два коротких слова;
— Пойду я.
И сел.
Послышался глухой ропот.
