— Почему же она не послала нам этого богатства вовремя, а под самый конец зимы? Ну, все равно, и на том спасибо, — сказал Македонский и начал считать деньги.
— Черт возьми! — ударил себя по лбу Хаджия. — Куриные мои мозги. Да это Попче засунул сюда кошель, прячет от нас, мошенник. Значит, он обчистил турка. Понимаешь? Вот и стихи его тут валяются…
— Как! И этот протестант способен на такие дела? — позавидовал Македонский. — Ровно сто сорок штук: возьми вот эту кучку, а я свои круглячки суну себе за пазуху, чтобы их мыши не съели…
Друзья набили карманы золотом, которое весело позвякивало..
— Ух! Даже вспотел, жарко стало. И впрямь золото греет, — засмеялся Македонский. — Неужто мы будем ночевать здесь, как скоты?
— В гостиницу «Петербург»! — предложил Хаджия.
— К черту твой «Петербург»! Уж очень далеко!.. Ну, ладно. Пусть будет «Петербург». Эх, хоть бы пролетка попалась.
Хэши поднялись и направились к выходу. Македонский презрительно окинул глазами убогую комнату:
— Дрова пускай останутся Попче… Я ему принес готовенькие… целый час тащил. Пусть знает дружбу Македонского.
В июне 1876 года, накануне сербско-турецкой войны{74}, в кафе Лабас в Бухаресте, за столиком, заваленным европейскими газетами, оживленно беседовала группа болгар. Остальные столики занимали румыны, евреи, французы, немцы и прочие иностранцы. Одни спорили о политике, другие за кружкой пива просматривали газеты.
Собравшееся общество обсуждало последние тревожные известия о неизбежной войне.
Если бы кто-нибудь вздумал прислушаться к разговорам за любым столиком, для него сразу стало бы ясно, что эти иностранцы сочувствуют туркам. Все они ждали момента, когда маленькая Сербия будет раздавлена огромными силами Абдул-Керим-паши{75}, сосредоточенными на сербской границе. То и дело раздавались восклицания, оскорбительные не только для сербов, но и для всех славян вообще.
Иначе чувствовала и думала лишь небольшая группа болгар, находившаяся в кафе.
— По последним сведениям, в Сербии в данное время под ружьем девяносто три тысячи. Если так, — это немало, — заявил маленький, толстый, смуглый болгарин с черной мушкой под нижней губой. Его изящный костюм, цилиндр и дородность красноречиво говорили о том, что этот политик — из богачей. В произведениях Каравелова показан такой тип бухарестского болгарина.
— Да еще добавьте к этому генерала Черняева{76} — глубокомысленно заметил весьма элегантный молодой человек со шрамом на щеке и тупым взглядом.
— Агентство Гавас сообщает, что Россия сосредоточивает свои войска в Бессарабии и что сюда направляются многочисленные русские добровольцы. Россия ни в коем случае не оставит Сербию, — заключил третий собеседник, человек лет тридцати, с сухим, бесстрастным лицом.
— Где же эти наши болгарские бродяги? Посмотреть бы их теперь на деле! Пусть покажут свои патриотические чувства! Всю зиму о них кричали, — язвительно заметил первый собеседник и сердито откашлялся.
Молодой человек со шрамом трижды кивнул головой в знак согласия.
— Я, господин Гробов, говорил то же самое вчера хозяину. Все они прячутся в норы, а Сербия, можно сказать, усиленно рассчитывает на болгар.
— А к чему привело их восстание?.. — продолжал Гробов. — Пустое! Добились только того, что турки перерезали сто тысяч невинных болгар… Восстание! Чепуха! Разве они спрашивали кого-нибудь, когда поднимали восстание?
И Гробов нахмурился.
— Представьте себе, — вставил господин со шрамом, — вчера, нет, позавчера приходит ко мне в контору какой-то Македонский. «Что тебе?» — спрашиваю. Говорит: «Прошу помочь бедным хэшам, отправляющимся добровольцами в Сербию». Ха, ха, ха… Слыхали? Какой-то Македонский просит помощи для бедных добровольцев!.. Эти люди врут не краснея! Мерзавцы!
— Бродяги! Нужно было немедленно его выгнать вон, — презрительно сказал Гробов и даже плюнул.
— Хулиганы бессовестные!
— И вы дали ему денег, чтобы он пошел в кабак и напился, как скотина?
Господин со шрамом иронически усмехнулся и выразительно подмигнул, будто хотел сказать: «Чудак человек, не такие уж мы простачки».
— По-моему, к нему отнеслись слишком сурово. Ты его совсем опорочил. Хозяин на него рассердился и здорово отчитал. Знаешь, когда этот несчастный уходил, мне стало жаль его, — сказал служивший в той же конторе молодой человек с бесстрастным лицом.
— Такой прохвост не заслуживает сожаления, — буркнул господин со шрамом. — Он способен убить любого встречного на улице… Какая-то шайка разбойников… Стыдно называться болгарином…
Болгарин, молча читавший газету «Норд», неожиданно бросил ее на стол, побледнел и, глядя в упор на господина со шрамом, возмущенно крикнул:
— Не черните так бездушно этих несчастных мучеников! Не забывайте, что Македонский воевал в Болгарии……
Господин со шрамом удивленно посмотрел на человека, позволившего себе спорить, и спросил:
— А скажите, пожалуйста, господин Говедаров, что он сделал, сражаясь в Болгарии?
— Все же больше, чем мы с вами, которые сидим спокойно в Бухаресте и, чтобы убить время, подло клевещем на народных героев.
Бледное лицо Говедарова вспыхнуло. Он был членом революционного комитета в Бухаресте.
— А! Это не тот ли вон высокий, в венгерской шапке? — поспешно спросил Гробов, указывая на человека, который в глубине кафе размахивал руками, что-то доказывая своим четырем товарищам.
— Конечно, это Македонский! — воскликнул господин со шрамом.
И вместе с ним несколько оборванцев, — пробормотал Гробов, разглядывая их через монокль. — И в это кафе залезли.
Да вы знаете, кто они? A propos, это несколько охладит восторги господина Говедарова насчет борцов за народное дело.
— Ты их знаешь? — спросил Гробов.
— Мне их показали на днях. Трое из них, видишь ли, неделю тому назад выпущены из тюрьмы: три года отсидели.
Компания болтунов с любопытством уставилась на хэшей.
— А за что их посадили? За разбой, что ли?
Господин со шрамом просиял, небрежно усмехнулся и, вызывающе посмотрев на Говедарова, продолжал свой рассказ:
— Да, скажу я вам, это целая повесть. Благодатная была бы тема для Евгения Сю{77}. Эти народные герои три года назад забрались ночью в браилскую контору Петреску, каким-то инструментом вскрыли замки кассы и вытащили около двух тысяч золотых — наличными и в бонах.
— А! Об этой краже мы слышали, — прервал его Гробов. — Так это те самые молодчики, которых тогда изловила полиция?
— Эти самые… А теперь ты их видишь здесь. Все беды пропали, что в воду упали, — честные люди! — И господин со шрамом громко расхохотался.
— Я думаю, что этих погибших людей нужно скорее жалеть, чем смеяться над их несчастьем… Три года в тюрьме!.. Это ужасно… Они уже искупили свой грех… — грустно сказал человек с бесстрастным лицом.
Говедаров молчал.
Господин со шрамом, заметив смущение Говедарова, окинул его самодовольным, наглым взглядом и
