Ничто нигде не колыхнулось. Все продолжало молчать и цепенеть в звонком свете зари. Андрей зашагал дальше. Под горой у самой дороги сидел на повороте медведь. Медведь сидел белый. Он уперся лапами в дорогу и склонил голову, будто спал.
Или, может быть, у медведя болели зубы. Андрей приблизился.
Это был совсем не медведь, это был камень под сугробистым наметом. И можно было на камне прочитать: “Дорога в Савкино”.
– Дорога в Савкино, - сказал веселый голос за спиной,и больше ничего. Ничего больше.
Андрей радостно обернулся.
– Здравствуйте.
– Добрый день, - отозвалась девушка, поправляя вокруг лица свой синий платок.
– А я думал, вы заблудились, - сказал Андрей. - Я так вас и не увидел среди метели.
– Ну как же я заблужусь? - засмеялась девушка. - Я вас видела, только ветер мешал подойти.
– А я ходил, ходил и оказался возле дома.
– Ну как было дома?
– Да, собственно, ничего особенного не было. Сосед звал телевизор смотреть.
– А вы?
– А я читал книги.
Солнце погасло, только в небе чувствовалось его дыхание.
Однако ложбина Маленца была освещена, и свет на снегах ее не угасал, а усиливался. Можно было подумать, что солнце рассеялось в небе и теперь опускалось на Маленец.
– И что же читали? - спросила девушка, поглаживая ладонями щеки.
– Читал дневники, воспоминания.
– Интересно? - Девушка улыбнулась немного снисходительно.
– Интересно. Вульф, например, пишет, как ему сообщали две новости.
– Какие же? - строго спросила девушка.
– Одна из них о женитьбе на Гончаровой, первостатейной, по его словам, московской красавице. “Желаю ему быть счастливу”, - пишет Вульф.
Девушка молчала.
В небе темнело, но над озером сгущался широкий круг света. И потихоньку он снижался.
– Все думают, что солнце садится за лесом, - сказала девушка.
– Конечно.
– Солнце садится в озеро. Вoг сейчас оно совсем уже низко. Еще чуть подержится и сядет под лед. А ночью будет оттуда светить. А мы… - девушка посмотрела Андрею в глаза.
– А мы? - спросил Андрей.
– А мы пойдем и что-нибудь посмотрим.
Она взяла Андрея за руку и пошла впереди.
Сосны в сумерках сделались вытесанными из серого камня.
Из гранита. Они стеснились, встали поближе друг к другу и касались одна другой, напоминая, что стоят они совсем рядом и что им теперь не так одиноко. Однако порой там или здесь дерево вздыхало. И слышался легкий звук. Так скрипят половицы, когда по ним крадется домовой. Пахнуло дымом печных труб. И этот добрый запах сделал сумерки синими. Кто-то гулко ударил в сосну, как в бочку. Андрей вздрогнул. Девушка засмеялась. Ударил еще раз, дробью. И замер.
– Это дятел, - сказала девушка, - он хороший.
Птица сорвалась в глубине леса и неохотно полетела над землей.
– К кормушке, что ли, полетел? Чего же так поздно? - удивилась девушка.
Птица вернулась, пролетела над головой. Тогда девушка вытянула перед собой руку. Птица села на рукав. Дятел, небольшой, в-черной с прорехами накидке и в красной шапочке на затылке. Дятел сидел и смотрел маленькими острыми глазами то на девушку, то на Андрея.
– Он добрый, - сказала девушка и посмотрела на Андрея, потом спросила: - Добрый?
– Не знаю, - ответил Андрей.
– Добрый, - повторила девушка уверенно и стала объяснять: - Дятел на кормушку летит к тому человеку, что под колокола к нам подошел. У этого человека кормушка под окном построена. Он долго, - девушка посмотрела на дятла, - не верил кормушке. А теперь, чуть чего, прямо туда летит. Мы его туда и отнесем. Тут уж рядом.
Впереди за яблоневым садом показались огни. И видно было, как в доме ходит высокий человек и размахивает рукой. Казалось, человек произносит речь. Дятел сорвался с рукава и полетел в сторону окон.
– А нам туда. - Девушка показала рукой на длинное каменное здание под высокой крышей. Окна этого здания были темны.
Она подошла к двери, тронула ручку, и дверь отворилась.
Девушка взяла Андрея за руку и повела длинным темным коридором. Поднялись по деревянной лестнице. Не то на чердак, не то на антресоли. В темноте различить можно было железную решетчатую дверь. На двери висел большой замок. Девушка тронула замок и раскрыла его. Распахнула тяжелые двери, прошла первой. Коснулась пальцами стены, под потолком зажглись большие свечи.
Здесь было тепло. Здесь пахло хорошим старым деревом, бумагой, фарфором и какими-то сильными духами. Казалось, пахнет малиновым вином, легким оттого, что коснулись его женские губы.
– А вдруг сюда придут? - спросил Андрей.
– Сюда никто не придет.
– Увидят свет и придут.
– Никто не увидит. А если и увидят, не пойдут. Побоятся.
Кто в закрутом доме может ходить при свечах?
Девушка подошла к застекленному шкафу, раскрыла его и вынула небольшой флакон малинового цвета. Она вывернула стеклянную пробку и подала флакон Андрею. Андрей поднес его к лицу и тихо засмеялся. Перед ним поплыли открытые, слегка тронутые светом плечи. Плечи склонены и прячутся в черное тяжелое платье. И голова женщины склонена, глаза смотрят невесело, губы приоткрыты, готовые не то улыбнуться, не то засмеяться. Волосы гладко уложены. Тонкая нитка поблескивает на шее. Плечи плывут и кружатся в танце.
– Долго нельзя. - Девушка взяла флакон у Андрея. - Это просто старинные духи.
Девушка присела на корточки, с нижней полки подняла высокий белесоватый кувшин. Подала его Андрею.
– Это не кувшин. Это керосиновая лампа. Она светила той, кого Вульф обозначает в своем дневнике “А. П.”. А поэт написал ей стихи, которые теперь поют и не могут надивиться их красоте. Правда, лампа семидесятых годов. Но все же.
В руках лампа оказалась легкой и прохладной. По зеленоватому ее фарфору распустились белые цветы, цвел шиповник.
Над шиповником висели стрекозы и бабочки. Девушка зажгла спичку и засветила лампу.
– Жаль, что нет стекла, - сказала она, - но это ничего.
Лампа не чадила. Цветы, стрекозы, бабочки засияли и подернулись воздухом. Девушка прошла с лампой в угол чердака.
Там из темноты выступило с детства знакомое Андрею лицо.
– Это тоже фарфор, - сказала девушка. - Работа скульптора Трубецкого. Он лепил и Льва Толстого, если помните.
Из глубины угла смотрело умное тревожное лицо. Взбитые высокие волосы, пышные бакенбарды, напряженный лоб и глубокий взгляд. При свете лампы можно было подумать, что портрет отлит не из фарфора, а из чистого и плотного льда, внутри которого светит луна. И свет ее ровен, спокоен и мудр.
Внизу, во входной двери, громко повернулся ключ. Девушка замерла. Ключ повернулся еще раз, и звук его резко отдался в Пустом доме. Послышались шаги. Девушка задула огонь и лампу поставила на стол. Насторожилась. Шаги спокойно приближались. Заскрипела лестница.
Человек поднялся по лестнице, прошел в раскрытую дверь.
