Все наркотики изменяют сознание. Принято считать, что они расширяют его. На самом деле это не так.
У опытного фармаколога, каким великий Свами Вишванатхичаран Шарма был до того, как стать Гуру, может быть свое мнение на этот счет. Основанное на знаниях, а не на вере.
– Наркотики сужают восприятие, обращая его внутрь и в конце концов замыкая сознание на одном только действии – поиске зелья, способного удовлетворить остатки рецепторов разрушенного наркотиком мозга. А вот с «джьяду гумра» ситуация иная. Он ничего не уничтожает, он на самом деле освобождает...
– Сознание?
Шарма покачал головой.
– Не знаю. Он освобождает нейроны. Вот что написано в твоем отчете. Пока «порошок» действует, человек свободен, он волен наполнить свое сознание новым восприятием, создать внутри новый мир, отличный от прежнего.
– Но ведь это всего лишь воображение! – дух противоречия, проснувшийся в генерале Лале, не был проявлением неуважения к Гуру, это было проявлением пытливости его ума: истина способна родиться только в споре. И Шарма не имел ничего против, брахман был человеком весьма неглупым.
– Весь мир – всего лишь воображение! Брахмана, Брахмы, Шивы, Кали... Какая разница? С тех пор как замышлен наш мир, прошло столько времени, что никто уже и не разберет, кто есть чье порождение. Важно только, что изначально вся наша вселенная вертится в одной голове. Если, конечно, у Брахмана есть голова.
Абхай Лал, завороженно глядя на Гуру, оторопело качал головой. Он не мог поверить, что все это правда. Он сам нашел это, именно он увидел в написанном официальным и не везде понятным научным языком отчете связь с тем, что много тысячелетий назад было написано в Ведах. Но до конца поверить, что подобнее возможно, он не мог.
– Но если я перестану думать, что камень это камень, скала не превратится в цветок.
– Ты не сможешь перестать так думать, ты смотришь на камень и видишь камень. Твое сознание рисует картину мира, потому что твои нейроны скованы навязанным тебе с детства восприятием. Этот мир появился не сразу, его формировало воображение живых существ миллионы лет. И миллионы, если не миллиарды, лет эволюции ушло на то, чтобы появилось человеческое сознание. Мысль быстра, но не мгновенна, ей нужно время, чтобы развиться.
– А «джьяду гумра»?
Выражение лица Гуру изменилось. Теперь он смотрел на кшатрия, как на умственно неполноценного.
– Я не знаю, Абхай, – сказал он. – Я никогда не видел этот «джьяду гумра», я только читал твой отчет о нем. Так что в моем мире «порошка» не существует.
На минуту в храме воцарилась тишина. Лишь тихий посвист бьющих по воздуху крыльев какой-то птицы, заблудившейся под каменными сводами, нарушал умиротворение.
– Но я верю в него, – добавил Шарма. – Если он освобождает мозг, то может появиться возможность создать новую картину мира.
– И разум сделает человека подобным богу, – пробормотал Лал. Он произнес эту фразу сам для себя, просто всплыла из памяти.
– Все-таки ты читал «Числа праведности».
Лал, словно нашкодивший ребенок, потупил взгляд.
– Правильно сделал, – Шарма кивком обозначил одобрение, – нужно знать все, что людям известно о богах. Но я не думаю, что разум или «волшебный порошок» сможет сделать человека подобным богу. Не тот уровень. Единственное, на что я надеюсь, – это доступ в мир богов. Туда, куда до сих пор людям путь был заказан.
– Так же, как богам путь вниз, в Срединный мир?
– Боги сами выбирают свой путь! Но Срединный мир – не место для богов. Миры неодинаковы, поэтому людям не дано подняться вверх. Но вот этот «порошок»... Если то, о чем я думаю, окажется правдой, возможно, нам удастся найти способ говорить с богами напрямую. Это даст нам большие преимущества.
– Мы сможем просить большего?
– Не исключено, что мы получим возможность в чем-то приказывать.
Последние слова Гуру произнес шепотом, как будто боги могли слышать только крик.
– Сегодняшний мир слишком сильно изменился, мы почти утратили власть. Боги больше не нужны людям, а люди перестали интересовать богов. Мы почти проиграли.
Лал открыл рот, намереваясь что-то сказать, но горло перехватило, и только приглушенный хрип раздался в храме. Генерал лучше других знал ситуацию, царившую в геополитике: мир варился в собственном соку, медленно разваливаясь на куски, жила только Москва и тринадцатый полигон «Науком» на Кольском полуострове. Но Лал не думал, что не менее плачевно обстоят дела и в духовном мире.
А ведь теперь Станция стала загробным миром, местом, где каждый мог обрести свободу, каким бы богам ни поклонялся. Только в чем эта самая свобода заключалась, мало кто смог бы внятно объяснить.
– Если нам суждено потерять этот мир, может быть, удастся договориться с богами насчет другого? Найди то, из чего делают «джьяду гумра», обязательно найди. Отыщи подарок богов.
– Мир внутри мира, – все так же тихо продолжал говорить Шарма. Похоже, что он разговаривал сам с собой. – Бесконечность из вложенных друг в друга миров. Вселенская матрешка.
– Знаешь, – теперь Гуру обращался к Лалу, – есть только одно отличие матрешки миров от деревянной игрушки русских: находясь внутри одного из миров, мы никогда не узнаем, какой мир в какой вложен. Все миры будут равнозначны – вложенность не означает, что каждый следующий меньше.
Странная история с камерой наблюдения вряд ли попала бы в поле зрения генерала Лала, если бы не одно обстоятельство – к тому самому месту, где было установлено (или не было?) фиксирующее устройство, шел Шанкар Десай. Его видели люди, они не знали тхага по имени Шанкар, даже те, кто говорил с ним, называли его иначе. Но цепь трупов, задушенных шелковым платком, отмечала путь негодяя лучше любого навигатора. Гензель и Гретель, чтоб ему было пусто! Одна беда – каким-то непонятным образом Десайю удалось привести аналитиков в полное замешательство: они даже приблизительно не могли сказать, куда он направится дальше.
Поиски человека, создавшего процессор-«пустотник», ни к чему не привели – гравера кто-то перехватил, и никто в ведомстве Лала не мог предположить, кто это был и куда он направился. Ни спутники, ни камеры наблюдения помочь не могли – они не знали, что нужно искать.
Но оставался «джьяду гумра», способный изменять мир. И тхаг по имени Шанкар Десай, который знал, как правильно пользоваться порошком.
Ничего, он найдет тхага. И без камер наблюдения – методы существуют, в конце концов, камеры наблюдения, подключенные к сети, существовали не во все времена. А людей находили и раньше.
Глава 40
Поискам всегда приходит конец. Либо находится то, что требовалось, либо оно перестает быть нужным. По большому счету приемлемы оба варианта, но не в этот раз. Сейчас можно праздновать победу. До завершения начатого дела осталось всего ничего. Несколько шагов, отделяющих от цели.
Звучит грустно – когда нет цели, незачем жить. Но Ли Ханьфанг не относился к тем неудачникам и рохлям, которые не могут найти свое Дао. Да, конечно, он знал, что истинное Дао недостижимо, не стоит и пытаться. Но идти туда, куда ведет путь, – вот истинное предназначение настоящего человека. Жизнь не терпит простоя, остановился на секунду – потерял годы.
Не в этот раз.
