ему был ведом страх при мысли о таком месте, потому что снятие всех ограничений означало исчезновение всех точек опоры. Оказавшись среди метафизического ландшафта, он не смог бы сориентироваться и сказать: 'Я есть 'Я', потому что я здесь'.
Его мать однажды сказала: 'Свободные разделяются на группы в зависимости от того, как они относятся к тебе'.
'Теперь я, должно быть, пробуждаюсь', - сказал себе Пол. Ибо это было в действительности - слова, произнесенные его матерью, леди Джессикой, теперь Преподобной матерью Свободных, проходили через реальность.
Джессика с благоговением относилась к религиозным связям между ней и Свободными, Пол это знал. Ей не нравилось, что люди обоих сьетчей и грабены воспринимают Муаддиба как ЕГО. И она без устали расспрашивала людей из разных племен, рассылала сайадинских шпионов, собирала воедино их сведения и размышляла над ними.
Она цитировала ему аксиому Бене Гессерит: 'Когда религия и политика идут в одной упряжке, те, кто ею правит, верят в то, что никто не сможет встать на их пути. Их скачка становится все более безрассудной: быстрее, быстрее и быстрее! Они отбрасывают все мысли о возможных препятствиях и забывают о том, что человек, ослепленный скоростью, видит обрыв лишь тогда, когда уже поздно что-то сделать'.
Пол вспомнил, как сидел в апартаментах своей матери, во внутренней комнате, где царил полумрак от свисающих повсюду темных занавесей, расписанных сценами из мифологии Свободных. Он сидел там, слушал ее и отмечал, как она вела наблюдения. А делала она это непрерывно, даже тогда, когда ее глаза были опущены. В уголках ее рта появились новые морщинки, но волосы по-прежнему были похожи на отполированную бронзу. В глубине ее широко расставленных зеленых глаз притаилась вызванная спайсом бездонная синева.
- Религия Свободных проста и практична, - сказал он.
- Ничто, относящееся к религии, не может быть простым, - предупредила она.
Но Пол, видевший мрачное будущее, которое все еще угрожало им, почувствовал, как в нем поднимается гнев. Его ответ был лаконичен:
- Религия объединяет наши силы.
Но дух разлада и противоречий не покидал его весь тот день. Это был день церемонии обрезания маленького Лето. Причины растерянности Джессики были отчасти понятны Полу. Она никогда не признавала его 'юношеский брак' с Чани. Но Чани произвела на свет сына Атридесов, и Джессика не сочла возможным отвергать ребенка и его мать.
Наконец, шевельнувшись под его взглядом, Джессика сказала:
- Ты считаешь меня противоестественной матерью?
- Конечно же нет.
- Я замечаю, как ты смотришь на меня, когда я бываю с Алией. История твоей сестры тебе тоже непонятна.
- Я знаю, почему Алия такая необычная, - сказал он. - Она была еще не рождена, когда ты изменяла Воду Жизни. Она...
- Ты не можешь знать этого! - сердито оборвала его мать.
И Пол, внезапно ощутивший невозможность выразить полученное из Времени знание, сказал лишь одно:
- Я не считаю тебя противоестественной.
Она поняла его страдания:
- Есть одно обстоятельство, сын.
- Какое?
- Я по-настоящему люблю твою Чани. Я принимаю ее.
'Это было на самом деле так, - подумал Пол. - Я ясно видел это в измененном Времени.
Возвращение уверенности дало ему новую зацепку в реальном мире. Частицы истинной реальности начали проникать в его сознание сквозь оболочку грез. Внезапно он осознал, что находится в пустынном лагере, эрге. Чани установила на песчаном полу их стилтент, чтобы они могли побыть друг с другом, - Чани, его душа. Чани, его сихайя, нежная, как весна пустыни. Чани, возникшая из недр далекого юга.
Теперь он вспомнил, что, когда приходила пора сна, она пела ему песню песков:
О, моя душа,
Не мечтай о рае в эту ночь:
Клянусь Шаи-Хулудом,
Ты попадешь туда,
Послушная моей любви.
Еще она пела песню любовников, ласкающих друг друга на песке:
Расскажи мне о твоих глазах,
А я расскажу тебе о твоем сердце.
Расскажи мне о твоих ногах,
А я расскажу тебе о твоих руках.
Расскажи мне о твоих снах,
А я расскажу тебе о твоей походке.
Скажи мне, чего ты хочешь,
А я скажу, что тебе нужно.
Ритм этой песни воспроизводил размеренную поступь людей, бредущих по песку, напоминая чуть слышный шелест песка под их ногами.
Он услышал, как под другим тентом кто-то наигрывает на бализете. И он вспомнил о Гурни Хэллеке. В его снах лицо Гурни мелькало среди членов отряда контрабандистов; этот Гурни не видел его. Пола, и знал о Нем только то, что он - сын убитого герцога, жертва Харконненов.
Стиль игры музыканта, его недюжинное мастерство воссоздали в памяти Пола образ того, кто играл на бализете сейчас. Это был Чат Прыгун, капитан федайкинов, команды смерти, охраняющей Муаддиба.
'Мы в пустыне, - вспоминал Пол. - Мы в центральном эрге, недалеко от патрулей Харконненов. Мне предстоит идти по пескам, приманить Создателя и взобраться на него, доказав тем самым, что я ловок и смел, как настоящий Свободный'.
Он нащупал пистолет и нож, спрятанные за поясом, и почувствовал, как сгустилась вокруг него тишина. Это была особая тишина перед рассветом, когда ночные птицы замолкали, а существа, бодрствующие днем, еще не бросили вызов своему врагу-солнцу.
- Ты должен пробежать по пескам при свете дня, чтобы Шаи-Хулуд увидел тебя и узнал, что в тебе нет страха перед ним, - сказал Стилгар.
Пол сел, чувствуя слабость в не защищенном стилсьютом теле. Как ни осторожны были его движения, Чани все же услышала их. Из мрака тента раздался ее голос:
- Еще не совсем рассвело, любимый.
- Сихайя! - сказал он почти весело.
- Ты называешь меня своей 'Весной пустыни', - сказала она, - но сегодня я - нечто другое. Я - сайадина, которая должна наблюдать за правильностью соблюдения церемонии.
Он начал прилаживать стилсьют.
- Ты сказала мне однажды слова из Китаб ал-Ибара, - сказал он. - Ты сказала мне: 'Женщина - это поле, иди же к своему полю и возделывай его'.
- Я мать твоего первенца, - согласилась она.
В полутьме он видел, что она следит за каждым его движением, за тем, как он отлаживает на себе стилсьют для выхода в открытую пустыню.
- Тебе бы следовало полностью использовать время отдыха, - в ее голосе была любовь.
- Сайадина-наблюдательница не должна ограждать или предостерегать испытуемого, - напомнил он.
Она прижалась к нему и коснулась ладонью его щеки.
- Сегодня я и сайадина, и женщина.
- Тебе бы следовало передать обязанности наблюдения другому, - сказал он.
- Ожидание тягостно - я лучше буду рядом.
