'Пусть теперь она полюбуется, моя драгоценная семейка! Пусть помнят о рабе, который пытался повернуть против меня нож, считая его отравленным. Пусть удивляются, как на эту арену мог проникнуть гладиатор, способный на такое. И пусть знают, что никогда не следует быть уверенным наверняка в том, какая из моих рук несет яд!'
Фейд-Раус стоял молча и следил за замедленными действиями гладиатора. Они сделались теперь неуверенными, а лицо было отмечено печатью смерти. Раб понимал, что произошло и как это случилось: яд таился на другом клинке.
- Ты!.. - выдохнул человек.
Давая место смерти, Фейд-Раус отступил назад. Парализующее действие яда все еще не показало себя в полной мере, но замедленность движений человека говорила о его присутствии.
Раб кинулся вперед медленными, неуверенными шагами, будто его тащила невидимая веревка. Казалось, земля уходит у него из-под ног. Он все еще сжимал в руке нож, но лезвие его смотрело в песок.
- Придет день... один... из нас... тебя... настигнет! - выдохнул он.
Печальный стон сорвался с его губ. Он сел и завалился на бок.
Фейд-Раус прошел по затихшей арене, подсунул ногу под голову гладиатору и перевернул его на спину, давая возможность тем, кто сидел на галерее, видеть, как действие яда искажает черты. Но гладиатор успел вонзить себе в грудь свой нож, и, несмотря на обескураженность, Фейд-Раус почувствовал нечто вроде восхищения перед рабом за то усилие, которое он сделал над собой, чтобы преодолеть действие паралича. Вместе с восхищением к нему пришло понимание: 'Вот что делает человека суперменом - ужас!'
Сосредоточившись на этой мысли, Фейд-Раус начал воспринимать шум, доносившийся с галерей. Присутствующие радовались с показной непринужденностью. Фейд-Раус обернулся и посмотрел на них.
Веселились все, исключая барона, который сидел, опустив голову на грудь, и графа с его леди. Они смотрели молча, на их лицах, словно маски, застыли улыбки.
Граф Фенринг обернулся к жене и сказал:
- М-да!.. Изобретательный молодой человек... Правда... м-мм... моя дорогая? Его... синтетические чувства очень остры.
Барон посмотрел на нее, потом на графа, потом опять уставился на арену, думая: 'Кто-то смог так близко подобраться к одному из нас!' Потом страх уступил место гневу. 'Этой же ночью я заставлю начальника рабов умереть на медленном огне... И если граф и его жена замешаны в этом деле...'
Фейд-Раус не слышал сказанного в ложе барона, ибо голоса, приветствующие его, окрепли и слились в едином вопле:
- Голову!
Барон нахмурился, у видя тот взгляд, который бросил на него Фейд-Раус. Медленно, с трудом сдерживая гнев, барон сделал знак молодому человеку, стоящему на арене над распростертым телом раба. 'Дадим мальчику голову, он заработал ее, разоблачив начальника рабов'.
А Фейд-Раус подумал: 'Они считают, что оказывают мне честь. Пусть узнают, что думаю я!'
Он увидел своих помощников, приближающихся с ножами наготове, и махнул им рукой, приказывая удалиться. Видя их нерешительность, он махнул еще раз. 'Они думают, что оказывают мне честь, отдав мне мертвую голову!' Нагнувшись, он скрестил руки раба вблизи того места, откуда торчала рукоятка ножа. Потом, вытащив нож, он вложил его в руки гладиатора. Проделав все это, он подозвал помощников.
- Похороните его вот так, с ножом в руках, - приказал он. - Этот человек заработал такую честь.
В золоченой ложе граф наклонился к барону и сказал:
- Широкий жест, вызов традициям. Ваш племянник обладает не только смелостью, но и стилем.
- Я боюсь, что он рассердит толпу.
- Вовсе нет! - возразила леди Фенринг. Она обернулась и посмотрела вверх, на окружающие их трибуны.
Барон отметил линию ее щек - великолепная цепочка девически упругих мускулов.
- Им нравится то, что сделал ваш племянник.
Наблюдая за тем, как поступок Фейд-Рауса становится известным на самых дальних ярусах, как помощники уносят мертвое тело гладиатора, барон начал сознавать, что женщина правильно оценила реакцию зрителей. Люди пришли в неистовство, хлопали друг друга по плечам, кричали и топали ногами. Барон рассеянно сказал:
- Я должен распорядиться о чествовании. Нельзя посылать людей домой, когда их энергия не нашла выхода. Они должны видеть, что я разделяю их чувства. - Он сделал знак своей охране, и слуга над ними взмахнул оранжевым знаменем Харконненов. Раз, два, три - сигнал к празднеству.
Фейд-Раус пересек арену и встал под золоченой ложей. Его оружие было спрятано в ножны, руки опущены по швам. Перекрывая непрекращающиеся крики толпы, он громко спросил:
- Праздник, дядя?
- В твою четь, Фейд! - крикнул сверху барон.
Молодые люди устремились вниз и столпились вокруг Фейда.
- Вы приказали убрать защитные поля? - удивился граф.
- Никто не причинит вреда мальчику, - возразил барон. - Он - герой.
Людская волна подхватила Фейд-Рауса, вознесла его вверх, и он, сидя на плечах людей, проделал почетный круг по арене.
- Сегодня он смог бы пройти по беднейшим кварталам Харко безоружным и ничем не защищенным, - сказал барон. - Люди отдавали бы ему последнюю еду и питье - только ради того, чтобы он составил компанию.
Барон поднялся, вручая свой вес суспензорам.
- Прошу меня простить. Есть дела, требующие моего немедленного внимания. Охрана будет сопровождать вас.
Граф встал и поклонился.
- Конечно, барон. Мы с нетерпением... э-э... ждем праздника. Я... э-э... никогда не видел, как празднуют Харконнены.
Барон повернулся и вышел.
И в ту же минуту капитан охраны склонился перед графом Фенрингом.
- Ваши приказания, сэр?
- Мы... мм-м... подождем, пока схлынет толпа, - сказал граф.
- Да, мой господин, - капитан отступил на два шага.
Граф Фенринг посмотрел на жену и заговорил на их жужжащем кодовом языке:
- Ты, конечно, все поняла?
На том же языке она ответила:
- Мальчик знал, что гладиатор не будет под наркозом. Был момент страха, но не удивления.
- Так было задумано, - сказал он.
- Без сомнения.
- Тут пахнет Хаватом.
- Конечно.
- Я уже спрашивал барона, почему он выбрал Хавата.
- Это было его ошибкой, мой дорогой.
- Теперь я это понимаю.
- Харконненам очень скоро понадобится новый барон.
- Если это план Хавата...
- Конечно, все это требует самого тщательного анализа.
- Молодой будет лучше поддаваться нашему контролю.
- Особенно после сегодняшнего вечера, - сказала она.
- Тебе нетрудно его соблазнить, моя маленькая женушка?
- Нет, любовь моя! Ты же видел, как он на меня смотрел.
- Мы должны поддерживать эту линию.
