— Ну-у... может быть все эти крутые бабы хотят женить тебя на своих дочерях, которые уже поспели...
— Что?
— Нет никого круче графа, за исключение герцога, а у нас нет ни одного герцога. И нет короля. Граф Анкский, вот что они называют поймать происхождение, — да так было легче сказать. Если просто сказать «Нобби Ноббс — Граф Анкский», то это было как посмешище. Но если просто сказать Граф Анкский, то это звучит. Много женщин были бы счастливы стать тещами графа Анкского, даже если это означает сделку с Нобби Ноббсом.
Или хотя бы некоторые.
У Нобби заблестели глаза. — Никогда не думал об этом, — сказал он. А у тех девочек и денюшки водятся?
— Побольше чем у тебя, Нобби.
— И конечно я обязан перед потомками, чтобы род не оборвался, задумчиво сказал Нобби.
Кишка улыбнулся ему натянутой улыбкой сумасшедшего доктора, которому молнией дало по голове, после чего он подсоединил свою голову электродами к чучелу и теперь наблюдал, как его детище поскакало к деревне.
— Круто, — сказал Нобби, с затуманенными глазами.
— Правильно, но сначала, — сказал Кишка, — я обойду все бойни, а ты пойдешь по Читтлинг-стрит, а после этого мы можем с чистой совестью отправиться обратно в участок. Идет?
— Добрый день, коммандер Ваймз, — закрыв дверь за собой, сказал Кэррот. — Докладывает капитан Кэррот.
Ваймз сидел, развалившись в кресле и уставившись в окно. Опять поднимался туман. Опять оперный театр напротив затянула дымка.
— Мы, э, обошли всех големов, каких знали в округе, — сказал Кэррот, стараясь дипломатично осмотреть стол на предмет наличия бутылки. — Их почти не осталось, сэр. Мы обнаружили одиннадцать случаев саморазрушения, или самоотпиливания головы, а к обеду люди начали их разрушать или вытаскивать слова у них из головы. Это ужасно, сэр. По всему городу валяются куски глины. Как будто люди... только этого и ждали. Это странно, сэр. Все что они делали — это работали и держались друг друга, и никогда никого не трогали.
А некоторые из самоуничтожившихся оставили... ну, записки, сэр. Что-то типа, что им стыдно, что и они сожалеют, сэр. И что-то насчет их глины...
Ваймз не отвечал.
Кэррот наклонился в сторону и вниз, посмотреть, нет ли бутылки под столом. — А в «Норе Съедобных Деликатесов Буравчика» продавали отравленных крыс. Мышьяком. Я попросил сержанта Кишку и Нобби проследить за этим. Может случайное совпадение, но проверить не мешает.
Ваймз повернулся. Кэррот слышал, как он дышит. Короткими, резкими вдохами, как человек, который старается контролировать себя. — Что мы упустили, капитан? — далеким голосом спросил он.
— Сэр?
— В спальне его превосходительства. Там есть кровать. Стол. Вещи на столе. Ночной столик. Кресло. Кувшин. Все. Мы все поменяли. Он ест еду. Мы проверили еду, не так ли?
— Всю кладовку, сэр.
— Точно? Мы могли здесь ошибиться. Я не знаю где, но где-то мы ошиблись. На кладбище есть доказательство того, что мы ошибаемся, — Ваймз почти плакал. — Что еще? Малопопка говорит, что на нем нет следов. Что еще?
Надо узнать, как, и если повезет, мы узнаем кто.
— Он дышит там больше чем остальные, сэ...
— Но мы перенесли его в другую комнату! Даже если кто-нибудь, я не знаю, закачивал туда яд... они не могут следить за всеми комнатами. Это должна быть еда!
— Я наблюдал, как пробуют еду, сэр.
— Значит что-то, что мы не видим, черт его побери! Люди умирают, капитан! Миссис Изи умерла!
— Кто, сэр?
— Вы никогда не слышали о ней?
— Не могу сказать, сэр. Чем она занималась?
— Занималась? Ничем, я думаю. Она вырастила девять детей в двух комнатах, в невозможной тесноте и она шила рубашки за 2 пенса в час, все чертовы часы, что дали ей боги, все, что она делала, это работала и следила за собой, а теперь она умерла, капитан. И ее внук. В возрасте четырнадцати месяцев. Потому что ее внучка принесла немного объедков из дворца! Немного побаловать их! И знаешь что? Милдред думала, что я собираюсь арестовать ее за воровство! Прямо на чертовых похоронах, господи ты боже мой! — Ваймз разжал и сжал кулак так, что суставы побелели. — Это уже убийство. Не политика, не покушение, это убийство. Потому что мы не можем задать чертовые правильные вопросы!
Дверь открылась.
— Добрый день, хозяин, — улыбаясь, сказал сержант Кишка, отдав честь.
— Извините за беспокойство. Я понимаю, что сейчас Вы сильно заняты, но я должен спросить, просто чтобы исключить Вас из списков расследования, если можно так выразиться. Вы используете у себя мышьяк?
— Э... Фенли, не держи офицера в дверях, — сказал нервный голос, и рабочий отступил в сторону. — Добрый день, офицер. Чем можем быть полезными?
— Проверяем на мышьяк, сэр. Кажется, его применяют там, где нельзя.
— О, господи. Действительно. Я уверен, что мы не применяем, но заходите, пожалуйста, я проверю у мастеров. Не хотите чашку чая?
Кишка оглянулся. На улице клубился туман. Небо посерело. — Не отказался бы, сэр! — сказал он.
Дверь закрылась за ним.
Секундой позже, у него из глаз посыпались искры.
— Правильно, — сказал Ваймз. — Начнем заново.
Он взял воображаемый половник.
— Я повар. Я приготовил эту питательную кашку со вкусом собачей водички. Я наливаю его в три чаши. Все наблюдают за мной. Все чаши хорошо вымыты, правильно? Хорошо. Пробовальщики берут две, одну чтобы попробовать, а вторую сейчас отдают Малопопке на пробу, а потом слуга — это Вы, Кэррот — берет третью и...
— Кладет его в этот подъемник, сэр. Он есть в каждой комнате.
— Я думал, они несут еду наверх.
— Шесть этажей? Все остынет, сэр.
— Хорошо... держите. Мы забежали вперед. У Вас чаша. Вы кладете ее на поднос?
— Да, сэр.
— Тогда положите.
Кэррот послушно положил невидимую чашу на невидимый поднос.
— Что-то еще? — сказал Ваймз.
— Нарезанный хлеб, сэр. А мы проверяем буханку.
— Суповые ложки?
— Да, сэр.
— Ну, не стойте же. Кладите их...
Кэррот отпустил одной рукой невидимый поднос, и положил невидимый кусок хлеба и неосязаемую ложку.
— Это все? — спросил Ваймз. — Соль и перец?
— Мне кажется, я видел чашечки с солью и перцем, сэр.
— Тогда их тоже туда.
Ваймз уставился круглыми глазами на пространство между руками Кэррота.
— Нет, — сказал он. — Мы могли это упустить, так? Я хотел сказать... мы не могли, не так ли?
Он потянулся и взял невидимую чашечку.
