— Скажите, мы проверили соль, — спросил он.
— Сэр, это перец, — подсказал Кэррот.
— Соль! Горчица! Уксус! Перец! — воскликнул Ваймз. — Мы не проверили всю еду и потом даем его превосходительству вкусовые добавки. Мышьяк металл. Можно ли сделать... металлические соли? Скажите, мы задавались этим вопросом. Мы же не настолько глупы.
— Я конкретно проверю, — сказал Кэррот. Он безнадежно оглянулся. Только положу этот поднос...
— Еще нет, — сказал Ваймз. — У меня такое уже было. Не надо носиться с криками «Эврика! Дайте полотенце!» только потому, что у нас есть идея.
Продолжим. Ложка. Из чего она сделана?
— Хорошо замечено, сэр. Я проверю мастерскую, сэр.
— Сейчас мы готовим на угле! Что он пьет?
— Кипяченую воду, сэр. Мы проверили воду. А я проверил стаканы.
— Хорошо. Итак... у нас готов поднос, мы кладем его на подъемник, и что потом?
— Люди на кухни тянут за канаты, и он поднимается на шестой этаж.
— Без остановок?
Кэррот посмотрел пустым взглядом.
— Он поднимается на шесть этажей, — сказал Ваймз. — Подъемник это шахта с большим ящиком, который можно поднимать и опускать, не так ли? Могу поспорить, что в нее есть выход на каждом этаже.
— Некоторые этажи почти не используется сейчас, сэр...
— Для отравителя это даже лучше. Хмм. Он может просто стоять там, и ждать когда пройдет поднос, правильно? Мы не знаем что еда, которая приходит туда, та же самая что ушла отсюда?
— Великолепно, сэр!
— Я уверен, это проделывается ночью, — сказал Ваймз. — Он работает по вечерам и встает ни свет ни заря. Когда он ужинает?
— Пока болен, примерно в шесть часов, сэр, — сказал Кэррот. — В это время уже темно. Потом он садится за работу.
— Правильно. У нас много дел. Поехали.
Патриций сидел и читал когда в комнату вошел Ваймз. — А, Ваймз, сказал он.
— Сэр, скоро доставят Ваш ужин, — сказал Ваймз. — И еще раз хочу Вам сказать, что Вы бы сильно облегчили бы нам задачу, если бы переехали из дворца.
— У меня в этом нет никаких сомнений.
Из шахты подъемника послышалось громыхание. Ваймз пересек комнату и открыл дверь.
В ящике сидел гном. Зубами он зажал кинжал, а в каждой руке он держал по топору. От его железобетонной концентрации исходила злоба.
— Мой бог, — слабо сказал Ветинари. — Я надеюсь, его хоть приправили горчицей.
— Констебль, были ли проблемы? — спросил Ваймз.
— Неф, фер, — сказал гном, разгибаясь и вынимая нож. — Везде темно, сэр. Там по пути были двери, но, похоже, все давно не использовались, но я все равно забил их, как сказал капитан Кэррот, сэр.
— Очень хорошо. Спускайтесь.
Ваймз закрыл дверцу. Снова послышался громыхание спускающегося гнома.
— Предусмотрели каждую мелочь, да, Ваймз?
— Надеюсь, сэр.
Ящик вернулся с подносом. Ваймз вынул его.
— Что это?
— Клатчианская пицца без анчоусов, — подняв крышку, сказал Ваймз. Куплена в Пицце-хижине Рона, сразу за углом. Как мне кажется, никто не может отравить всю еду в городе. А столовые приборы из моего дома.
— Ваймз, у Вас мозг истинного полицейского.
— Спасибо, сэр.
— За что? Это не был комплимент, — патриций с видом исследователя в чужой стране потыкал вилкой в тарелке.
— Ваймз, кто-то уже ел это?
— Нет, сэр. Они просто измельчают до такой степени.
— А, я вижу. Я подумал, может, пробовальщики слишком перестарались, сказал патриций. — Честное слово. Какие еще удовольствия ждут меня в будущем?
— Сэр, Вы выглядите гораздо лучше, — жестко сказал Ваймз.
— Спасибо, Ваймз.
Когда Ваймз ушел, лорд Ветинари поел пиццу, или, по меньшей мере, те ее части, в которых он узнал знакомые продукты. Потом он отложил в сторону поднос и задул свечу у кровати. Он немного посидел в темноте, затем засунул руку под подушку и нащупал острый нож и коробку спичек.
Спасибо небесам за Ваймза. В его безнадежных, сжигающих и превыше всего неправильных способностях было что-то притягательное. Если бы бедняга еще немного задержался, то он бы начал давать ему подсказки.
Кэррот сидел в одиночестве в главной комнате.
Голем стоял там же, где его оставили. Кто-то повесил ему на руку кухонное полотенце. Голова у него все еще была раскрыта.
Какое-то время Кэррот, подперев рукой подбородок, рассматривал его.
Затем он открыл ящик стола и вытащил оттуда свиток голема. Поизучал его.
Встал. Подошел к голему. Положил слова обратно в голову голема.
Оранжевый огонек загорелся в глазах Дорфла. То, что только что было обоженной глиной вновь обрело ту неуловимую ауру, которая отличает живое от неживого.
Кэррот нашел дощечку голема и карандаш, всунул его в руку голема, и отошел на шаг.
Горящие глаза следили за тем, как он снимал пояс с мечом, снял нагрудник, снял безрукавку, и стянул шерстяную нательную сорочку через голову.
Его мускулы отражали блеск глаз голема. Они блестели в огне свечей.
— Безоружен, — сказал Кэррот. — Беззащитен. Видишь? Теперь слушай меня...
Дорфл бросился, занося кулак, вперед.
Кэррот не шевельнулся.
Он не моргнул, когда кулак остановился в волоске от его лица.
— Я так и знал, что ты не можешь этого сделать, — сказал он после повторной попытки голема ударить его, кулак остановился в дюйме от живота.
— Но рано или поздно тебе придется мне все рассказать. То есть написать.
Дорфл замер. Потом взял карандаш.
Вынь из меня слова.
— Расскажи мне о големе, который убивает людей.
Карандаш не шевельнулся.
— Остальные покончили с собой, — сказал Кэррот.
Я знаю.
— Откуда ты знаешь?
Голем посмотрел на него. Потом написал:
Глина от глины моей.
— Ты чувствуешь, что другие големы чувствуют? — спросил Кэррот.
Дорфл кивнул.
— А люди убивают големов, — сказал Кэррот. — Я не знаю, можно ли это остановить. Но я хочу попробовать. Дорфл, мне кажется, я понимаю, что происходит. Немного. Мне кажется, я знаю, за кем вы шли. Глина от глины моей. Стыд пал на всех вас. Что-то пошло неправильно. Вы постарались исправить это. Я думаю... вы все на это надеялись. Но слова в голове постоянно мешают вам...
Голем стоял без движений.
