воскликнул:
— Потрясающе. — Повернувшись к собравшимся и воздев руки, он вскричал:
— Братья мои, среди нас находится весьма могущественный волшебник!
Лузган дернул его за мантию и прошипел:
— Он же едва не убил тебя.
Кардинг не обратил на него внимания.
— И я предлагаю… — Он сглотнул. — Я предлагаю избрать его аркканплером!
Какое-то мгновение в зале стояла тишина, а затем он взорвался аплодисментами и криками несогласия. В задних рядах вспыхнуло несколько ссор. Те из волшебников, что стояли поближе, не проявляли такой готовности возражать. Они видели улыбку на лице Койна. Она была сияющей и холодной, как та улыбка, которую можно разглядеть на лике луны.
В толпе произошло какое-то волнение, и вперед протиснулся пожилой волшебник.
Лузган узнал в нем Овина Хакардли, волшебника седьмого уровня, преподавателя Закона. Тот аж побагровел от гнева — там, где не побелел от ярости. Когда он заговорил, его слова пронизали воздух, словно ножи. Они были суровыми, как нитки, и прямыми, как палки.
— Вы что, с ума сошли? — вопросил он. — Арк-канцлером может стать только волшебник восьмого уровня! И он должен быть избран остальными старшими волшебниками на торжественном заседании совета! (Разумеется, под чутким руководством богов.) Это Закон! (Как можно!) Хакардли изучал Закон магии много лет, а поскольку магия обычно является двусторонним процессом, она оставила на волшебнике свой отпечаток. С виду Хакардли казался хрупким, как сырная палочка, а сухой характер предмета специализации наделил его непостижимой способностью произносить знаки препинания.
Он стоял, трепеща от негодования, и постепенно осознавал, что быстро остается в одиночестве. Он стал центром расширяющегося круга пустого пространства. Этот круг был обрамлен волшебниками, которые внезапно ощутили готовность поклясться, что они никогда в жизни не видели этого человека.
Койн поднял посох.
Хакардли назидательно погрозил ему пальцем.
— Вы меня не испугаете, молодой человек, — резко сказал он. — Может, вы и талантливы, но одного таланта недостаточно. Великий волшебник должен обладать и другими качествами. Способностью к управлению, например, мудростью, а еще…
— Этот Закон применим ко всем волшебникам? — опустив посох, уточнил Койн.
— Ко всем без исключения! Он был составлен…
— Но я не волшебник, господин Хакардли.
Хакардли заколебался.
— О, — изрек он наконец и снова замолчал. — Хорошее замечание.
— Но я прекрасно понимаю необходимость мудрости, предусмотрительности и доброго совета. Вы окажете мне большую честь, если согласитесь обеспечить меня этим ценным товаром. Объясните, например, почему волшебники не правят миром?
— Что?
— Это простой вопрос. В этом зале, — губы Койна долю секунды беззвучно шевелились, — четыреста семьдесят два волшебника, искушенных в наиболее тонком из всех искусств. Однако все, чем вы правите, — это несколько акров, застроенных довольно посредственными архитектурными сооружениями. Почему?
Волшебники старших рангов обменялись многозначительными взглядами. — С виду это действительно так, — в конце концов отозвался Хакардли. — Но, дитя мое, у нас есть владения, простирающиеся далеко за пределы познаний временных владык. — Его глаза блестели. — Магия может увести разум к внутренним полям тайных…
— Да, да, — перебил его Койн. — Однако этот Университет окружают крайне прочные стены. Почему?
Кардинг провел языком по губам. Невероятно. Этот мальчишка высказывает вслух его мысли…
— Вы ведете борьбу за власть, — сладким голоском продолжал Койн, — однако для любого горожанина, живущего за пределами этих стен — для человека, вывозящего нечистоты, или обыкновенного торговца, — так ли уж велика разница между магом высокого уровня и простым заклинателем?
Хакардли смотрел на него с бесконечным изумлением.
— Дитя, эта разница очевидна для самого ничтожного из горожан, — ответил он. — Сами наши одежды и их отделка…
— Ага, — кивнул Койн, — одежды и отделка. Разумеется.
В зале ненадолго воцарилось тяжелое, задумчивое молчание. — Мне кажется, — высказался наконец Койн, — что волшебники правят только волшебниками. Кто же правит снаружи?
— В том, что касается города, это, должно быть, патриций, лорд Витинари, — с некоторой оглядкой сообщил Кардинг.
— Его можно назвать честным и справедливым правителем?
Кардинг обдумал этот вопрос. Шпионская сеть патриция, по слухам, была великолепной.
— Я бы сказал, — осторожно начал волшебник, — что он нечестен и несправедлив, но безупречно беспристрастен. Он нечестен и несправедлив со всеми, независимо от положения.
— И вы довольствуетесь этим? — спросил Койн.
Кардинг постарался не встречаться глазами с Хакардли.
— Дело не в том, довольствуемся мы или нет, — ответил он. — Полагаю, мы не особенно об этом задумывались. Видишь ли, истинное призвание волшебника…
— Неужели мудрецы действительно позволяют управлять собой таким образом?
— Конечно же, нет! — зарычал Кардинг. — Не будь глупцом! Мы просто терпим. В этом и заключается мудрость, ты узнаешь это, когда вырастешь, речь идет о том, чтобы выждать благоприятный момент… — Где этот патриций? Я хотел бы с ним увидеться.
— Это можно устроить, — пообещал Кардинг. — Патриций всегда принимает волшебников и…
— А теперь я приму его, — заявил Койн. — Он должен узнать, что волшебники достаточно долго выжидали свой момент. Отойдите-ка.
Он навел посох на цель.
Временный правитель широко раскинувшегося города Анк-Морпорка сидел в кресле у подножия ступенек, ведущих к трону, и пытался углядеть в донесениях соглядатаев хоть какие-то признаки здравого смысла. Трон пустовал уже более двух тысячелетий, со времени смерти последнего из рода королей Анка. Легенда гласила, что в один прекрасный день в городе снова появится король, и добавляла к этому различные комментарии насчет магических мечей, родимых пятен и всего остального, о чем обычно болтают легенды.
По правде говоря, в настоящее время наследника трона определяли лишь по одному признаку: перво- наперво, он должен был остаться в живых в течение пяти минут после сообщения о наличии каких-либо магических мечей или родимых пятен. Последние двадцать веков городом правили богатые торговые семьи Анка, а они проявляли примерно столько же желания выпустить власть из своих рук, сколько обычный бульдог — отпустить жертву.
Человек, занимающий в данный момент должность патриция, глава чрезвычайно богатой и могущественной семьи Витинари, был худ, высок и хладнокровен, как дохлый пингвин. Именно такие люди любят держать дома белых кошек, которых рассеянно поглаживают, приговаривая людей к смерти в водоеме с пираньями. Для полноты картины вы бы рискнули добавить, что патриций, вероятно, собирает редкий тонкий фарфор и крутит его в своих голубовато-белых пальцах, пока из глубоких подземелий доносится эхо затихающих вдали криков. Вы бы не усомнились в том, что он любит употреблять слово “изысканный” и что у него тонкие губы. Он казался человеком, который моргает настолько редко, что это событие каждый раз можно отмечать в календаре как праздник.
На самом деле почти все ваши предположения неверны. Хотя у патриция действительно был маленький и чрезвычайно старый жесткошерстный терьер по кличке Вафлз, который сильно вонял псиной и наскакивал на всех подряд с одышливым лаем. По слухам, это было единственное существо на всем белом свете, которое патриций по-настоящему любил. Он и правда время от времени приговаривал людей к смерти в страшных мучениях, но это считалось вполне приемлемым поведением для правителя города и обычно
