— Королем? — ухмыльнулся Конан. — Королем кого? Я не знаю вокруг никого, кроме банд нищих разбойников.
— Так и есть, — снисходительно улыбнулся Джума, — вернее так и было до тех пор, пока не пришел Джума и не научил их искусству воевать.
Джума повернулся и сказал несколько слов своим людям, которые стояли позади него, слушая как их вождь разговаривает с чужим вождем на непонятном языке.
Негры успокоились и уселись на песке. Корсары Конана тоже сели, не спуская, однако, настороженных глаз с чернокожих.
— Оказалось, — закончил Джума, — что мое племя враждовало с соседним племенем. Мы победили соседей и они слились с нами. Я стал военным вождем. Когда мы победили два других племени, меня избрали военным князем. Теперь я управляю всем побережьем на протяжении пятидесяти лиг, и мы уже близки к тому, чтобы стать нацией. Я даже собираюсь построить столицу, когда до этого дойдут руки.
— Черт возьми, — сказал Конан. — Ты взял у так называемой цивилизации гораздо больше, чем я. По крайней мере, ты идешь в гору. Удачи тебе! Когда твои головорезы выскочили из кустов, я подумал, что боги устали играть с нами и собираются успокоить нас на неведомом берегу. Мы высадились за водой, только что покинув остров, полный призраков и змей, и бегающих статуй.
— Ты найдешь достаточно воды, чтобы наполнить корабль, — пообещал Джума, — и погрузив на борт все необходимое, вы будете гостями в моей деревне всю ночь. У нас будет такой праздник, какого вы давно не видели. У нас новый урожай, и банановое вино должно удовлетворить даже вашу жажду.
В эту ночь большинство команды Конана сидело на травяных матах в деревне Джума Кулало. Кулало — по размерам город — представляла собой скопление конических бамбуковых хижин, крытых соломой, спрятавшихся за высокими палисадниками и оградами кустарника.
В центре города была вырыта огромная яма. В яму были помещены дрова, на которых поджаривались бараны, свиньи, антилопы. Из рук в руки передавались деревянные кувшины сладкого, вкусного вина. Пока черные музыканты выстукивали сложные ритмы, играли на флейтах и лирах, молодые черные женщины, едва прикрытые перьями и листьями, танцевали перед оранжевыми языками пламени, прихлопывая руками и выкрикивая хором, сложный танец, который явился бы украшением императорской танцевальной группы. Моряки налегли на свинину, мучные пирожные и горы фруктов.
Люди Сигурда присоединились на празднике к партии Конана. Теплый сердечный прием восхитил аргоссцев. Зингарцы и аргоссцы были слишком благодарны за пищу, чтобы ссориться друг с другом. Не одна полная, волоокая эбонитовая соблазнительница, возбудившая желания матроса, была уведена в тень хижины, чтобы вернуться потом с пылающим лицом, помятым телом и умиротворенным сердцем.
Конан беспокоился именно об этих вещах. Его корсары неделями не видели женщин. Он был приятно удивлен, однако, что черные воины короля Джумы, казалось, не обращали внимания на это. Фактически, они, казалось, воспринимали как комплимент, если их жены оказывались предметом внимания — часто корсар, удовлетворив желание, встречал супруга своей избранницы с подарком в протянутой руке. Удостоверившись, что по женской части неприятности не предвидится, Конан подумал, что в первобытном образе жизни что-то есть.
Принцесса Чабела, однако, нашла такое животное поведение неприятным и сказала об этом. Она сидела между Конаном и Джумой. Беседуя с Джумой, вспоминая свои приключения после расставания в Туране много лет назад, Конан восхищался холодным выражением лица принцессы, когда она смотрела на копошащиеся в тени фигуры.
Конан немного опасался, что Джума в ответ на свое гостеприимство, мог ожидать для себя Чабелу в виде вознаграждения. Для кушитов это было бы просто хорошим тоном. Пока Конан старался отогнать эти мысли, Джума показал, что он достаточно хорошо знает манеры цивилизованных людей и понимает, что там иные правила, так что с его стороны принцессе ничего не угрожает.
— Клянусь Кромом, друг, — сказал Конан, — это настоящая жизнь. Я не мог прочесть по этим проклятым звездам, где мы находимся, да и карты у нас не было. Кроме того, что мы находимся в сказочной стране амазонок, я не знал ничего. — Он проглотил еще одну чашку бананового вина.
— Кстати, ты верно говоришь, — нахмурился Джума. — По крайней мере, женщины из Тамбуру — их главный город — считают этот берег своей территорией. Но у них сейчас не хватает сил, чтобы подтвердить свои права, потому что между моей страной и ними есть еще другие племена.
— Вот как? Я слыхал, с этими ведьмами трудно драться. Хорошо, что я не встречусь с ними, ибо драться с женщинами не в моих принципах. У тебя были неприятности с ними?
— Немного, в самом начале. Я старался научить моих ребят стрелять, как туранцы, — грустно покачал головой Джума. — Но это трудно. В окрестностях нет деревьев, пригодных для луков, а мои воины даже не оперяли стрел. Они любили повторять: так было всегда с тех пор, как Дамбалах создал мир, потому так и должно быть. Иногда я думал, что легче научить зебру играть на флейте. Но несмотря ни на что, у меня теперь лучшие лучники в Куше. В последний раз, когда амазонки пытались нарушить нашу границу, мы истыкали некоторых стрелами, как дикобразов.
Конан улыбнулся, но затем приложил руку ко лбу. Банановое вино на вкус было легким и слабым, и сладким, но все же хмельным. Пробормотав извинения, Конан встал, слегка пошатываясь, и пошел прилечь за ближайшую хижину. Тут он решил переночевать. Вернувшись к королевскому ложу, он забрал принесенный с корабля мешок. В нем лежала корона Кобры, завернутая в наволочку. Он не оставил ее на борту «Вестрела», так как блеск камней мог соблазнить даже самого преданного из его людей. Поскольку он был к ним привязан, то предпочитал лучше убрать соблазн, чем вздернуть кого-нибудь на рее.
Пробормотав спокойной ночи Сигурду, Зелтрану, Джуме и принцессе, он поплелся к предназначенному ему жилью. Скоро он храпел, как далекий гром.
Опьянев, Конан не заметил мрачного выражения на лице одного из воинов Джумы, угрюмого парня по имени Бвату. Это был тот человек, который чуть было не бросил в Конана копье, и которого сразил Джума. Этот удар вывел его из себя. Он был одним из военачальников Джумы и считал себя глубоко оскорбленным, что с ним обошлись, как с простым воином. В течение всего праздника, его угрюмый взгляд снова и снова возвращался к лежащему у ног Конана мешку. По обращению с ним Конана можно было заключить, что в нем содержится что-то ценное.
Бвату хорошо запомнил, в какую хижину ушел Конан. Он встал, покачиваясь, как пьяный, хотя практически ничего не пил, и покинул продолжавшийся при свете луны праздник, побрел в тень. Как только он скрылся из виду, то сразу же побежал назад по чернильно-черным дорожкам между хижинами. Серебряный луч луны сверкнул на широком лезвии кортика — кортика, который он только что получил в подарок от одного матроса.
Далеко на севере, в Оазисе Хаджар в Стигии, Тот-Амон часами исследовал звездные планы, чтобы хоть что-нибудь узнать о местонахождении реликвии змеелюдей древней Валусии. Когда Менкара и Зароно спали в своих альковах вдали от его лаборатории, могучий стигиец убедился, наконец в безнадежности своей задачи. Он сидел, неподвижно глядя в пустоту.
Тени плавали и колебались внутри огромного кристалла, поддерживаемого невидимыми руками у его трона. Слабое, дрожащее веяние, испускаемое движущимися фигурами, бросало расходящиеся тени на украшенные скульптурами стены комнаты.
Тот-Амон установил, что Корона Кобры больше не лежит на своем месте под каменным идолом Теафогуа, бога-жабы. Только другая партия моряков, высадившихся на острове случайно или преднамеренно, могла унести корону Кобры… С помощью кристалла Тот-Амон фут за футом обыскивал весь остров. Пропала не только корона, на острове не осталось ни одного человека. Не было ни следа принцессы Чабелы, о побеге которой рассказал ему Зароно. Исчезновение принцессы и короны, и разрушение идола — все указывало на то, что было вторжение какой-то неизвестной партии.
Тишина в комнате ничем не нарушалась. Тени мелькали на стенах и фигуре, сидевшей на троне столь неподвижно, что казалась тоже изваянной из камня.
12. ГИБЕЛЬНАЯ ПАУТИНА
