ног, чтобы как можно быстрее обработать и заготовить мясо и жир забитых животных, хранящихся пока в выложенных льдом и снегом, вырытых в углу двора ямах. Дракулу было не оторвать от них. Исходя слюной, он нарезал круги в ожидании разделки и, само собой, жарки мяса…
Он «охранял», видите ли, как он мне заявил. Хотя да, — мало ли какая пакость животная их попортит… Я прибью здесь Славика гвоздями за ботинки! Чтоб не оставлял «мясной пост». Сабир, как самый большой знаток обработки шкур, занимался их снятием и натягивал на прутья для дальнейшей выделки. Остальные свободные от других дел мужики разделывали туши прямо на снегу.
Мясо, жир и шкуры, да ещё столь питательные и ценные! Ещё одна, ну две таких охоты — и дополнительных несколько лет мы смогли бы держать наши щёки в сыто — надтреснутом состоянии. Но, как говорится, и на том спасибо, если больше не выгорит… Не думаю, что каланы настолько уж дураки, чтобы дожидаться, — когда же мы соизволим съездить за новыми, сухими патронами…
Кстати, появилась другая новость, — стали возвращаться понемногу голуби. Теперь скоро можно будут приманивать их несколькими зёрнами и бить из пневматических винтовок. Или ставить силки. Почти курица. Вот только предварительно придётся их вымачивать сперва в известковой воде, а затем — в слабом растворе марганца. И жарить до хруста. Чтобы наверняка избавиться от паразитов и некоторых болезней, переносимых птицами.
Шкуры же — это просто бесценные приобретения. Такая обувь и куртки практически не промокают и не промерзают. Климат же еженедельно сходил с ума и капризничал хуже помирающей старухи- миллионерши. Чередуясь с внезапными оттепелями, оскорблённая зима вновь налетала на коне ветров и наказывала нас морозами и обильными снегопадами.
Уже иногда целыми сутками за пеленою падающего снега мы не видели окрестностей и гор, а по утрам то надрывались за разгребанием завалов, то по уши утопали в талой воде и скользили по вновь подмерзающей к вечеру грязи. Наш родной климат боролся, как мог, за право существовать и властвовать, но не удержался, получил под дых и сдал позиции трескучим морозам.
Глядя на градусник, мы озадаченно крякали и украдкой крестились при мысли, что Бог не оставил нас в тапочках на земляничной поляне строить себе из цветочков иглу. По ночам морозы нередко достигали в середине февраля минус тридцати. В то время, как ранее в этих краях среднемесячная температура этого самого холодного месяца составляла плюс один, два градуса по Цельсию.
Благо, что по таким погодам даже голожопые недруги, будь такие в пределах досягаемости, сидят по норам, у кого уж какая есть. Поэтому База получила небольшую передышку. Можно сказать, отпуск. Хотя часовые по ночам до рези в глазах всматривались в завесу пороши, изо всех сил стараясь не расслабляться и не успокаивать себя отсутствием посягательств. Иногда нам казалось, что далеко-далеко сухо потрескивают выстрелы. Тогда мы гадали, — кто кого там добивает за суровым снежным саваном?
Снег старательно глушил звуки и путал нам их направления. И всё чаще я подумывал о том, — не промёрзли ли языки воды между нами и хребтом настолько, что смогут пропустить в последнюю для кого-то атаку лёгкие, стремительные тела? Последний раз бухта замерзала более полувека назад. Было такое чудо. Храни нас, грешных, Господи….
За этот период мы не спеша и очень удачно переселили наших соседей в насосную, снабдили необходимыми средствами связи, и договорились обо всех нюансах сосуществования.
В эти же дни на нас свалился и нежданный «подарок». Как только разразилась катастрофа, после собак почти тут же исчезли и кошки. Их попросту, как видимо, съели. Оставшаяся часть, не будь дурой, сдриснула, задрав хвосты, куда-то в неизвестном направлении. Говорят, иногда в лесах некоторое время ещё слышали их вой и драчливое мяуканье. Но потом и оно как-то стихло.
Голод наступал и на людей, и на животных. Первые манили и караулили вторых; вторые от голода, плюнув на гордость и опаску, выходили на зов или к засаде, и становились весьма нелёгкой, но добычей.
Ранним утром мы проснулись от стука входной двери и пронзившего помещение истошного мяуканья, больше похожего на вой. Лондон притащил в ободранных руках молодого кота, почти котёнка.
Ошалев от запахов крови и готовящегося впрок мяса, несчастный забрёл на двор и полтора часа играл в прятки и догонялки с часовыми. Упрев и вдоволь наматерившись, мужики загнали хитрюгу под поленницу и «повязали». Слегка одичав без жилья, кот вначале устроил форменную истерику, но затем как-то обмяк и жалобно замяукал, жалуясь на худобу и несладкую волю. Оно и понятно, — крысы живут там, где безопасно. Но при этом их стало так до чёрта, что они, видимо, иногда закусывали и неосторожными котами. Благодаря моим мерам у нас в помещениях их не было. А тех, что бегали по двору и округе, мы ради пользы и развлечения поручали отстреливать детворе и женщинам из воздушных ружей. И тренировка, и охрана своей спокойной жизни и запасов.
Потому на кота я вначале глянул критически… Шкура у паршивца никуда, а с голодухи не пухнем. Но, рассудив, понял, что просто прибить его не смогу, — жалко, а добром эта гадина теперь попросту не уйдёт. И махнул рукой.
Рыжая сволочь, словно застоявшийся без работы бульдозер, ломанулась на брошенные ему кем-то кишки и требуху котика, при этом пожирало всё подряд нещадно и в диких количествах, урча и воя, прижав уши к дурной башке. И издавая при этом ещё массу диких утробных звуков, словно пирующий Минотавр.
Услышь такое в ночи — недолго и штаны не успеть снять. Я потрясённо покачал головой и подкинул Гадюкину ещё. Что-то в его морде и поведении напоминало мне мультик про шпиона Гадюкина. Так и буду звать рыжего шалопая с порванными вдрызг ушами.
— И попробуйте только мне закормить «кису»…, - буркнул я, закуривая.
Сожрав и проглотив с полведра, кот вывалился на подгибающихся ногах на улицу, шагнул пару шагов…и попросту рухнул на бок под навесом, где и отрубился обморочным сном.
— Ишь ты, плесень, — потрясённо протянул Юрий. — Жрать же ты горазд…
— Будет воровать — прибью, — Шур даже не обернулся на клоунаду «хвостатого полосатого».
В этот момент раздался свисток. Справа подавал условный сигнал Лондон. Рядом с ним уже пристраивал «Тигра» сын.
— Человек. Идёт, не скрываясь. — Голос моего пострела слегка напряжён, но в нём нет страха. Молодец.
Кого ж ты, котяра, ещё к нам в гости в этот день с собой привёл?! Вроде и умыться сил у тебя не оставалось. Всматриваюсь вперёд. Действительно, что-то вроде движется. Поднимаем на всякий случай стволы. Из помещения выскакивают остальные, — одеты, вооружены, готовы.
Вампирище, как всегда, «довооружён» ещё и куском чего-то съестного во рту. Броневик на дозаправке, ни дать, ни взять!
Из белесой мглы выступила и окончательно сформировалась фигура. Лицо почти целиком закрыто тряпьём. Ноги — в подобии тканевых онучей. На человеке намотано и одето столько, сколько в состоянии натянуть пара человеческих рук без посторонней помощи. Оружие тянет за ствол по снегу. Человек явно один. И знает это место преотлично. Метров за двадцать до забора, пошатываясь, он останавливается.
Роняет в снег оружие. Поднимает голову кверху и просто измученно кричит:
— Босс! Боо-о-осс!!!
Точнее, не кричит. Донельзя хриплый, осипший рёв раненого зверя трудно назвать криком человека.
Человек хронически, насмерть простужен. И полностью лишён сил. Падает на колени; не удержавшись, он опускается уже на четвереньки. Чёрные, растрескавшиеся от мороза, руки с трудом сжимаются в кулаки, ломая и загребая непослушными пальцами всё прирастающий морозной крепостью наст.
— Босс… — он раскачивается и мотает головой, словно медведь.
Спускаюсь со стены, мимоходом бросив:
— Гришин. Откройте ворота и затащите его.
… Супруга тихо притворила за собой дверь. Зябко передёрнув плечиками, повыше натянула наброшенную на плечи куртку. На секунду от неё пахнуло медикаментами, как в старые, добрые времена её тогдашней работы. Мороз тут же украл эти непривычные ему запахи, брезгливо подкинул и развеял по тихому воздуху.
