Моя разработка. Ничем не хуже шрапнели, хотя и такого добра у меня хватает. А в чём-то и пострашнее. Самодельная пятиствольная и многоцелевая «установка залпового огня», которую я и называю мортирой, позволяет крайне эффективно расстреливать противника как в упор, так и на дальних подступах. У меня таких целых две. «Урожай» снова обещает стать богатым.
А тех, кто прорвётся, ждёт, на самый крайний случай, угощение из смеси соляной кислоты и хлорной извести. Главное, чтобы «ветер с моря дул, ветер с моря дул», да не в нашу сторону. Хотя противогазы и будут под рукой, не хочется нагадить на своей территории опадающими осадками частиц хлорного газа. Потому в этот раз, видимо, обойдёмся «лёгким» вооружением, — смесью содово-горчичных фугасов. Это адская для слизистой и дыхания вещь, но после конечного оседания не представляет той опасности, что хлор. Каустик смывается дождём, и все дела. Попенится малость, пошипит, подымит. Попугает, короче. И всё.
Что-то отвлекает мой взгляд.
Это подгоревший слегка остов дома-сруба, что бесстыже щерится выбитыми напрочь окнами. Нужно раскатать его по бревну и сложить в штабель. Ни к чему привлекать внимание издалека коньком причудливой крыши. Будет когда-либо возможность — соберу обратно. Лиственница практически не гниёт. А нет — пущу, на хрен, на дрова, коли так прижмёт, при дефиците топлива.
Слава ангелам — хранителям, дефицита пока нет. И уголь в наличии имеется. Двор по весне нужно расчистить, опять же. Листва, щепа от пиленых деревьев. Всё руки не доходят. Огород вот, — по весне тоже попробуем посад…
— Ака, там кто-то есть. — В голосе Сабира, пристраивавшего поудобнее смоляной факел на парапете, обычная деловитая информативность.
Мысли сворачиваются потревоженной змеёй и, шипя, убираются поглубже.
— Там целый мир, Сабирушка, — грустно замечаю я. — И живой пока, и уже подыхающий. Кто ж именно из его части?
— Мне кажется, человеческая сущность.
Беру бинокль. Местность подо мной весьма неровная, но без излишних деревьев. В бело-сером полупрозрачном снежном мареве разгорающегося дня примерно в паре километров от нас бегом движутся несколько фигур. Что-то прямо спешат. В одинаковом камуфляже. «Один, два, пять, восемь…одиннадцать… четырнадцать. Нет, двенадцать, — этих шустрых я уже считал!», — пересчитываю старательно, стараясь не упустить никого.
Число могил, которых придётся рыть, нужно знать и заказывать экскаваторщику крайне точно.
Венки профсоюз выдаёт только строго по числу представленных председателю справок…
— Шур, Упырь!
Не оставляя бинокля, распоряжаюсь:
— Десяток ПМП прикопайте-ка на левом склоне и за камнями. Там лежал вроде как ствол поваленный. За ним тоже пару заложите. Кто-нибудь из них там обязательно заляжет, дурень. Да натопчите побольше, чтоб не заметили. На прикопах припорошите свежим снегом и поставьте вроде следы. Пусть чапают, — типа, по хоженому, идиоты. Юрий, прикроешь их! Кто-нибудь, возьмите немного щепы, опилок, поленце и мелких веток, раскидайте. Поставьте там старые козлы для дров. Пусть думают, что там дрова пилить выходили. Снег слегка прикроет — никто не скажет, что свежаком наследили. Быстрее.
И для всех уже заявляю:
— Десантники. Видимо, из тех, что потрошили «Радийку». Окрысимся же, господа! Научим этих «профи» «неправильной» войне.
Народ подхватывает козлики, Шуров пасынок мигом наскребает в какую-то тряпку опилочной срани из-под того места, где они стояли. Хватает из поленницы чурбачок с довольно свежим спилом и бежит за отпирающими ворота мужиками. Сын с Сабиром уже выбираются из помещения с горстью пехотных мин- патронов. Замечательная вещь!
Собранная из короткого дюбеля, крышки от пластиковой бутылки, пары тонких дощечек и ружейного пулевого патрона 16-го калибра, является средством варварским и подлым. Наступивший на такую штучку солдатик простреливает себе ногу. Разбитые кости стопы. Грязь, с кусками подошвы попавшая в рану. Зачастую пробитые живот или подмышка.
Вот далеко не весь список «приятностей», предлагаемый на выбор противнику. Тому же, кто бухнется на неё, занимая естественное укрытие при обстреле, тоже везёт немного. Хорошо, если убьёт сразу. Потому как пропиленная и покрытая солями едкого натра и марганца, а то и трупным ядом, такая пуля причиняет невыносимые страдания, и лишь после них — смерть от сепсиса. Таких калек проще пристрелить или бросить, ибо своим состоянием они крайне затруднят ваше передвижение. Да и выжить после того, как даже попадут к врачу, шанс невелик.
Ну, а если вы прёте вперёд, не считаясь с потерями, ваш орущий и визжащий, как недорезанная свинья, товарищ, не добавит вам ни решимости, ни мужества. Всё у меня просто и эффективно. Ухмыляюсь и иду к сараю. Там, среди всякого хлама, который ни к чему несведущему в этом человеку, стоят в творческом беспорядке пара ящиков, наполненных ещё одним моим изобретением, — сваренными «ежом» гвоздями размером от «сотки» до «стопятидесятых».
Несколько таких заострённых донельзя вещиц на дороге наступающих, укрытые в траве или разбросанные по глубокому снежку, приятно разнообразят времяпрепровождение последних, не давая им заскучать…
Достаю пару десятков и методично забрасываю их в снег на наиболее вероятные места прохождения или залегания противника. Вот и всё. Теперь мы свистнем Даму Терпение, и будем ждать наших героев на День Самоделкина. Все наши «сюрпризы» и коварные «прелести» расположены вне зоны броска их гранаты, буде у них таковая имеется. Миномёта я у них что-то не заметил. Ну, вот и славно. Там-то они и застрянут навеки.
Возвращаются мои. Лондон отпирает с Юрком ворота, берёт своего «Тигра» с оптикой и лезет на крышу. Ай, молодца! Знает, куда для верняка забраться…
Оттуда его, как рапана, не выковырять. Крыша и труба расположены друг относительно друга так, что, кроме как прямым попаданием АГС, стрелка не снести. А ему — все карты в руки.
Ближе ста, ста пятидесяти метров безнаказанно не сунется никто. Если свистопляска затянется, у него с собой припасён ПНВ. Это чтобы ночью нападающие тихо и безобидно спали, уткнувшись мордами в снег, а не шастали, как попало, в поиске лазейки. А уж через окно мансарды горячего чая и патронов мы ему всегда сладим. Ещё пару таких приборов мы при острой нужде достанем из моего «арсенала». Так что милости просим. Мы не знаем ещё ваших талантов, парни, но мне кажется, что таким количеством и простым нахрапом на мой «бункер» — это почти оскорбление. Без тяжёлой техники вам будет трудно.
Вваливаются довольные своими проделками хлопцы. Ворота вновь намертво становятся на свои места. На моих часах 11–30. Самое время к курантам гайдамаки и поспеют. Хотя, по мне, так на ночь умирать легче. Вроде как заснул — и баиньки. Беру бинокль.
Они уже метрах в шестистах, в нижней части леса. Остаётся перемахнуть перемёрзшую лощину — и мы узреем их потные рожи. Ну, хоть бегать вас, да научили. Честно говоря, вашей скоростью я неприятно поражён. Похвальные скорость и рвение. Вовремя успел Славик там управиться. Ну, ничего. Скоро посмотрим, — в какую из сторон вы всё-таки бегаете быстрее…
— Наверху, приготовились!
Сегодня я просто свадебный генерал на стрельбищах. Нет, ну, правда, — сейчас наша линия обороны напоминает ощетинившийся примитивными, но действенными и до сих пор средствами обороны. Прямо замок феодала, приготовившегося отражать набег своего более нищего собрата. Только кольчуг и лат не хватает. И лучников, сгрудившихся на помосте с натянутыми в ожидании залпа тетивами.
Хотя и у меня в запасе тоже есть лук. Спортивный. И немного стрел. Приобрёл по случаю. Мало ли, кого по-тихому прикрепить придётся на сукно… Так что ща, — возьму его и полезу на вышку геройствовать по старинке…
Снег на время почти прекратился, и приближающегося врага угадываем ещё за несколько мгновений до того, как их головы показались из-за перелома холма. Бегущий зимой в гору человек выделяет такое бешеное количество тепла, да если в такой же «тёплой», с точки зрения температуры, компании, что над ним стоит такое струящееся марево, словно там материализуется призрак Оперы.
