Сонмы их высыхают средь книжных страниц,Безразличных плодя, и в итоге — каверныВ детских душах, как в лёгких, и нравственность — ниц.Отвлечённо скорбя, тиражируя вздохи,Позабыв, что у голоса право — кричать! —Мы абстрактно страдаем, отрыжка эпохи,Научавшей не драться, а внятно молчать…Но, когда нас лесные палы обступают,До нутра прожигая, и в мёртвой водеНаши лица мерцают, — когда проливаютБытие— наше! кровное! — в небытие,Ощутите ли, как зачерствело молчанье?«Не среда обитанья — среда выживанья!» —Так поставлен вопрос…И всем нам — отвечать!
Х
Не заметил, как звёзды набрякли… СомлелоВ костерке неуёмное пламя — видать,Нам пора на покой.Только хмурится Вэлло:«До-олго озеро к жизни теперь поднимать…Язви, всё испоганили, ведьмино семя!» —Разминает потухший в руке уголёкИ понуро молчит, узловат и приземист,У бессильной воды, точно древний божок,Лоб морщинист и кроток редеющий волос…И глядит он куда-то за озеро, вдаль,Поднимая протяжную песню, — то голосПодаёт и царапает сердце печаль.Растекается звук над водой постепенноИ пытает на отзыв холодную тьму,Возвращается эхом, как будто смятенноСтонут птица и зверь, отзываясь ему.Воет ветер на вырубках, горестно ноет,Задувая наш говор… Зайдя от Губы,Ветер, комкая песню, в просеках воет,Что уставились в нас, точно дула судьбы.Оттого ли пространство слезами наволгло,Что когда-то наступит тот сумрачный день,Когда слепо, при вое последнего волка,Захлебнётся испугом последний олень?Ты во что переплавишь безликую жалость,Больше занятый бытом, а не бытием?Как тут быть, отвечай, коль земля твоя вжаласьВ твоё сердце и ждёт милосердия в нём?Наши силы — иссякли? Призывы — прогоркли?Хищник — зол и ухватист, где можно, урвёт…Потому-то на лысом, понуром пригоркеТо не Вэлло поёт — само горе поёт,Растекаясь брожением смутным в туманах,Низким говором трав…Ну, а горше всего:Кроме этой, в болотах, в разливах, в туманах,Неуютной земли, нет иной у него.Где искать ему выпасы тощим оленям,Если сжались угодья в железном кольце?Что, с тоской и мучительным недоуменьем,Он читает в земном оскудевшем лице?Отстранясь от нас, как от врагов, затаённоОна смотрит, в оврагах и просеках, ввысь,Точно боль и обида спеклись в отчуждённость…Если б в нас — размышлением отозвались,Ведь считали мы: всё, что творится, — во благо…Но, когда я сижу, углублённый в своё,Слышу ропот глубинный, как будто бумагаРвётся под воспалённым дыханьем её,И такая в ней тёмная стужа, как в камне…И — встречаешься с пристальным взглядом воды,Что настойчиво, пасмурно смотрит в глаза мне,Словно я — провозвестник большей беды.
