Журнал «День и ночь» 2009 №4

Осознали, что вот, подошли к рубежу.
Не спасали природу, а больше болтали
О болячках своих…

Что ж я детям скажу?!
Ведь не крикнешь, как встарь, им: «Здорово, ребята!»
Птица дрябло обвисла в детских руках,
И молчишь на дощатых мостках виновато,
Угли в сердце и стыдные слёзы в глазах…

VIII

«Метеор» оперён бурунами… За мною
Истекает слепыми огнями простор.
Гомонит, засыпающей брезжит струною,
Дизелями проворно стучит «Метеор».
То ударит в буфете перебранка посуды,
А то вскинется резко нежданный гудок
Над рекой… Но внезапно, пробившись из гуда,
По соседству со мною всплеснул тенорок:
«…Ну, а дальше-то что?..»
«Он — каюр, понимаешь?! —
Низкий бас. — Спец, каких поискать, и к тому ж
В тундре сызмальства… Кто он, теперь-то смекаешь?
А как держит упряжку, хотя и не дюж…»

…Вижу, не отстаёт… Ишь, забрало оленей —
Прямо за вездеходом пластаются, ну,
Словно кто привязал… Кто ж кого одолеет?!
Неужели каюр? Эх, как я газану!

В ноздри дым, смех глядеть! Они в сторону взяли
Да по кочкам обратно… Смешнее всего,
Что каюра-то с нарты смело. Изваляли
Бедолагу в снегу… Ну, да он ничего,
Улыбается: всё, мол, в порядке… Упряжку
Завернули, догнав за протокой, вот так.
Вижу, парня знобит, и сую ему фляжку
С водкой — выпей, мол, но отказался, чудак.
Ну, а мы не святые… Покуда он грелся
У завхоза чайком, я решил подкузьмить:
Отпластнул от буханки ломоть, загорелся
И — с буханкой на улицу, мол, покормить…
Сдобрил водкой ломоть — сам бы съел! — и к упряжке,
Вот, мол, ешьте… Куда там! Отпрянули — знать,
Угощенье-то им не по нраву. Дура-ашки…
«Ну, а если, — Осадчий басит, — поднажать?»
Аж взопрели, покуда буханку скормили,
И, поверишь, быки-то глядят веселей.
А Осадчий — с хореем уже: «Покатили?!» —
И кричит, фалалей, багровея: «Скорей!»…
Чёрт нас дёрнул! Я — в свист! Эх, рванули, род-ны-я!
Я ещё наподдал — только комья в лицо.
Мне в диковинку — я на упряжке впервые…
Обернулся назад: глянь, каюр на крыльцо.
Да куда там, ищи ветра в поле!
Вот речка,
Там я крупных язей брал… Олени — в намёт!
Не спина у Осадчего — чистая печка,
Ну, а высунься — ветер сбивает и жжёт.
Распахнул полушубок, скаженный, и жарит
По оленьим хребтам, обалдуй! А меж тем
Солнце уж притонуло, и с севера, паря,
Наползает — я так и встопорщился — темь,
И мороз-то как будто крепчает…

(И тут же
Вспомнил я, как тоска подступает, когда
Каждый шовчик возьмётся прощупывать стужа,
По стежкам пробегая зубами… Беда!
Да ещё в голой тундре…)

…Струхнул я, и вроде
Липким жаром всего окатило… Кричу:
«Стой, Осадчий!» —
а водка-то в нём колобродит,
Водка гонит оленей. Я: «Стой!» — колочу
В неподвижную спину. Хотя б оглянулся,
Только рыкнул, чудовище: «А ни черта!» —
Как навстречу нам прыгнул бугор…
Захлебнулся
Я горячею болью, и всё… Пустота…

Прихожу в себя — ночь… Где Осадчий?! Ни звука…
Где олени? — следы от полозьев текут
Из-под пальцев, снежком притемнённые… Вьюга
Зачинается, значит? И тут
То ли шелест какой, то ли шёпот… Осадчий?!
Точно, он выползает из мрака. «Нога…» —