— Мама, какъ несчастны мы, цыгане! Они, испанцы, изображаютъ собою все; и королей, и губернаторовъ, и судей, и генераловъ; а мы, цыгане, мы — ничто.
— Молчи, сынокъ, зато никто изъ насъ, цыганъ, не былъ ни тюремщикомъ, ни палачомъ!.. Продолжай п?сни, спой еще что-нибудь.
И п?ніе, и хлопанье въ ладоши началось вновь. Одинъ поденщикъ предложилъ стаканъ водки Хуанону, но онъ отказался.
— Это-то и губитъ насъ, — сказалъ онъ поучительнымъ тономъ. — Проклятое питье!
И Хуанонъ сталъ предаватъ ана?ем? пьянство. Эта несчастные люди забываютъ обо всемъ, лишь только они напьются. Если они когда-нибудь возстанутъ, то, чтобы ихъ поб?дить, богачамъ придется лишь открыть для нихъ безплатно свои винныя лавки.
Многіе изъ присутствовавщихъ протестовали противъ словъ Хуанона. Что же д?латъ б?дняку, какъ не пить, чтобы забыть свою нужду и горе? И прервавъ молчаніе, многіе заговорили сразу, высказывая свой гн?въ и недовольство. Кормятъ ихъ съ каждымъ днемъ все хуже: богатые злоупотребляютъ своей силой и т?мъ страхомъ, который они сум?ли внушитъ б?днякамъ и укр?пить въ нихъ.
Только въ періодъ молотьбы имъ даютъ гороховую похлебку, во все же остальное время рода они получаютъ хл?бъ, одинъ лишь хл?бъ, и тотъ во многихъ м?стахъ въ обр?зъ.
Старикъ Сарандилья вм?шался въ разговоръ. По его мн?нію хозяева могли бы все устроить къ лучшему, еслибъ они хотъ н?сколько сочувствовали, б?днымъ и выказали бы милосердіе, побольше милосердія.
Сальватьерра, безстрастно слушавшій р?чи поденщиковъ, теперь взволновался и прервалъ свое молчаніе, услыхавъ слова старика, Милосердія! Для чего? Чтобы удержать б?дняковъ въ ихъ рабств?, въ надежд? на т? крохи, которыя имъ бросаютъ и которыя на н?сколько мгновеній утоляютъ ихъ голодъ и способствуютъ продленію ихъ порабощенія. Милосердіе нимало не способствуетъ тому, чтобы сд?лать челов?ка бол?е достойнымъ. Оно царитъ уже девятнадцать в?ковъ; поэты восп?ваютъ его, считая его божественнымъ дыханіемъ, счастливые провозглашаютъ его одной изъ величайшихъ челов?ческихъ доброд?телей, а міръ остается все т?мъ же міромъ неравенства и несправедливости. Н?тъ, эта доброд?тель одна изъ самыхъ ничтожныхъ и безсильныхъ. Она обращала къ рабамъ слова, исполненныя любви, но не ломала ихъ ц?пи; предлагала кусокъ хл?ба современному невольнику, но не позволяла себ? бросить ни мал?йшаго упрека противъ того общественнаго строя, который присуждалъ этого невольника къ голоданію на весь остатокъ его жизни. Милосердіе, поддерживающее нуждающагося лишь одно мгновеніе, чтобы онъ н?сколько окр?пъ, является столь же доброд?тельнымъ, какъ и та крестьянка, которая кормитъ куръ на своемъ птячьемъ двор? и заботится о нихъ до той минуты, когда она ихъ завклетъ, чтобы съ?сть.
Эта тусклая доброд?тель ничего не сд?лала, чтобы завоевать людямъ свободу. Только протестъ разорвалъ ц?пи древняго раба, и онъ же сломитъ оковы современнаго пролетарія. Одна лишь соціальная справедливость можеть спастаи людей.
— Все это прекрасно, донъ-Фернандо, — сказалъ старикъ Сарандилья. — Но б?дные нуждаются въ одномъ, въ над?л? землей, чтобы жить, а земля — собственностъ хозяевъ.
Сальватьерра вспыльчиво отв?тилъ, что земля ничья соботвенностъ, она принадлежитъ т?мъ, кто ее возд?лываетъ.
— Земля ваша, она принадлежитъ вс?мъ крестьянамъ. Челов?къ рождается съ правомъ на воздухъ, которымъ онъ дышить, на солнце, которое его гр?етъ, и долженъ требовать, чтобы ему дана была земля, которая даетъ ему питаніе. He надо намъ милосердія, дайте намъ справедливость, одну лишь справедливость, дайте каждому то, что ему принадлежитъ!
IV
Дв? большія дворняжки, которыя сторожили ночью окружности башни въ Марчамало, и лежали свернувшись въ клубокъ, опирая на хвостъ свир?пыя морды, подъ аркадами дома, гд? были виноградныя давильни, перестали дремать.
Об? он? одновременно поднялись. Обнюхивая воздухъ, и покачиваясь съ н?которой неув?ренностью, собаки зарычали, а зат?мъ, кинулись внизъ, по винограднику, съ такой стремительностью, что подъ ихъ лапами вырывалась земля.
Это были почти дикія животныя, съ глазами, искрящимися огнемъ, и челюстями, унизанными зубами, отъ которыхъ холодъ проб?галъ по т?лу. Об? собаки бросились на челов?ка, который шелъ нагяувшясь между виноградными лозами, а не по прямому спуску, ведущему оть большой дороги къ башн?.
Столкновеніе было ужасное, — челов?къ пошатнулся, вырывал плащъ, въ который вц?пилась одна изъ собакть. Но вдругъ животныя перестали рычатъ и бросаяъся кругомъ него, отыскивая м?сто, гд? имъ можно было бы вонзить зубы, а поб?жали рядомъ съ п?шеходомъ, подпрыгивая, и съ радостнымъ храп?ніемъ стали лизать ему руки.
— Эхъ вы, варвары, — обратился къ нимъ тихимъ голосомъ Рафаэль, не переставая ихъ ласкать. — Этакіе вы дурни!.. Не узнали меня?
Собаки проводили его до маленькой площадки въ Марчамале и, снова свернувшись въ клубокъ подъ аркадами, вернулись къ своему чуткому сну, который прерывался при мал?йшемъ шорох?.
Рафаэль остановился немного на площадк?, чтобы оправиться отъ неожиданной встр?чи. Онъ плотн?е закутался въ плащъ и спряталъ большой ножъ, вынутый имъ изъ бокового кармана для защиты отъ недов?рчивыхъ животныхъ.
На син?ющемъ отъ зв?зднаго блеска пространств? вырисовывались очертанія новаго Марчамало, построеннаго дономъ-Пабло.
Въ центр? выд?лялась башня господскаго дома. Ее было видно изъ Хереса, господствующей надъ холмами, покрытыми виноградными лозами, влад?я которыми Дюпоны являлись первыми пом?щиками во всей округ?. Башня эта была претенціозной постройкой изъ краснаго кирпича, съ фундаментомъ и углами б?лаго камня; острые зубцы верхней ея части были соединены жел?зными перилами, превращавшими въ обыкновенную террасу верхъ полуфеодальнаго зданія. По одну сторону этой башни выд?лялось то, что считалось лучшимъ въ Марчамало, о чемъ донъ-Пабло заботился больше всего среди новыхъ своихъ построекъ — обширная часовня, украшенная колоннадой и мраморомъ, словно величественный храмъ. Съ другой стороны башни, одно изъ зданій стараго Марчамало почти неприкосновеннымъ осталось въ прежнемъ своемъ вид?. Эта постройка, ннзкая, съ аркадами, вм?щавшая въ себ? комнату приказчика и обширную ночлежку для виноградарей, съ печкой, отъ дыма которой почерн?ли ст?ны, была лишь н?давно подкр?плена незначительной поправкой.
Дюпонъ, который выписалъ артистовъ изъ Севильи для декорированія часовни и заказалъ въ Валенсіи образа, сверкавшіе золотомъ и красками, смутился, — видите ли, — передъ древностью зданія для виноградарей, не дерзнувъ прикоснугься къ нему. Оно отличалось такой стильностью, — попытка обновить этотъ пріютъ поденщиковъ равнялась бы преступленію. И приказчикъ продолжалъ жить въ своихъ полуразвалившихся комнатуркахъ, всю неприглядностъ которыхъ Марія де-ла-Лусъ старалась скрытъ, тщательно выб?ливая ст?ны. А поденщики спали не разд?ваясь на цыновкахъ, которыя великодушіе дона- Пабло уд?ляло имъ, въ то время какъ образа святыхъ утопали въ позолот? и мрамор?, причемъ ц?лыя нед?ли никто ихъ не лицезр?лъ, такъ какъ двери часовни раскрывались только, когда хозяинъ прі?зжалъ въ Марчамало.
Рафаэль долгое время смотр?лъ на зданіе, опасаясь, чтобы его темная масса не осв?тилась лучомъ св?та и не открылось бы окно, въ которое высунулъ бы свою голову приказчикъ, встревоженный стремительной б?готней и топотомъ собакъ. Прошло н?сколько мгновеній, но Марчамало оставалось погруженнымъ въ полн?йшую тишину. Лишь съ полей окутанныхъ мракомъ поднимался сонливый рокотъ. На зимнемъ неб? еще сильн?е мигали зв?зды, словно холодъ обострялъ ихъ блескъ.
Юноша повернулъ съ площади и обогнувъ уголъ стараго зданія, пошелъ по дорожк? между домомъ и рядомъ густого кустарника. Вскор? онъ остановился у р?шетчатаго окна, а когда онъ слегка ударилъ суставами пальцевъ о дерево переплета, окно открылось и на темномъ фон? комнаты выд?лилась роскошная фигура Маріи де-ла-Лусъ.
