— Какъ ты поздно, Рафае! — сказала она шепотомъ. — Который часъ?
Надсмотрщикъ взглянулъ на небо, читая въ зв?здахъ съ опытностью деревенскаго жителя.
— Должно быть теперь около двухъ съ половиною часовъ пополуночи.
— А лошадь? Гд? ты ее оставилъ?
Рафаэль объяснилъ ей, кась онъ ?халъ. Лошадь оставлена имъ въ маленькомъ постояломъ дворик? де-ла-Корнеха, въ двухъ шагахъ отсюда, на краю дороги. Отдыхъ былъ необходимъ для лошади, такъ какъ весь путъ сюда былъ сд?ланъ имъ галопомъ.
Эта суббота выдалась у него очень трудная. Многіе изъ поденщиковъ и поденщицъ пожелали провести воскресенье въ своихъ селахъ, въ горахъ, и просили выдать имъ разсчетъ за нед?лю, чтобы передать деньги семьямъ своимъ. Можно было сойти съ ума, сводя счеты съ этими людьми, которые в?чно считаютъ себя обманутыми. Притомъ ему еще пришлось позаботиться о плохихъ с?менахъ; перетряхнуть ихъ и принять другія м?ры съ помощью Сарандильи. Зат?мъ у него явились подозр?нія на счетъ рабочихъ съ пастбищъ, такъ какъ выжигая уголь, они нав?рное обкрадываютъ хозяина. Однимъ словомъ, онъ не прис?лъ ни минуты въ Матансуэл? и лишь посл? дв?надцати часовъ ночи, когда въ людской потушили огни оставшіеся тамъ поденщики, онъ р?шился предпринятъ свое путешествіе. Какъ только разсв?тетъ, онъ вернется на постоялый дворикъ, сядетъ тамъ верхомъ и сд?лаетъ видъ, будто сейчасъ прі?халъ изъ Матансуэла и явится на виноградникъ, чгобы крестный не подозр?валъ, какъ онъ провелъ ночь.
Посл? этахъ объясненій оба хранили молчаніе, держась за р?шетку окна, но такъ, что руви ихъ не дерзали встр?титься. И они пристально смотр?ли другъ на друга, при мерцающемъ св?т? зв?здъ, придававшемъ ихъ глазамъ необычайный блескъ. Рафаэль первый прервалъ молчаніе.
— Теб? нечего сказать мн?? Посл? того, какъ мы ц?лую нед?лю не вид?лись, ты точно дурочка, смотришъ на меня во вс? глаза, будто я дикій зв?рь.
— Что же мн? говорить теб?, разбойнцвъ?… Сто я тебя люблю, что вс? эти дни я провела въ тоск?, самой глубокой, самой мрачной, думая о моемъ цыган?.
И двое влюбленныхъ, вступивъ на покатый путь страсти, убаюкивали другъ друга музыкой своихъ словъ, съ многор?чивостью, свойственной южнымъ испанцамъ.
Рафаэль, ухватавшись за р?шетку окна, дрожалъ отъ волненія, говоря съ Маріей де-ла-Лусъ, точно его слова исходили не изъ его устъ, и возбуждали его сладкимъ опьян?ніемъ. Нап?вы народныхъ романсовъ, гордыя и н?жныя слова любви, слышанныя имъ подъ аккомпаниментъ гитары, см?шивались въ томъ любовномъ молебствіи, которое онъ вкрадчивымъ голосомъ шепталъ своей нев?ст?.
— Пусть вс? горести жизни твоей обрушатся на меня, св?тъ души моей, а ты познай одн? лишь ея радостіи. Лицо твое — лицо божества, моя хитана[1]; и когда ты смотришъ на меня, мн? кажется, что младенецъ Христосъ глядитъ на меня своими дивными глазами… Я желалъ бы быть дономъ Пабло Дюпономъ со вс?ми его бодегами, чтобы вино изъ старыхъ бурдюковъ, принадлежавшихъ ему и стоющихъ многія тысячи песетасъ пролить у ногъ твоихъ, и ты бы встала своими прелестными ножками въ этотъ потокъ вина, а я сказалъ бы всему Хересу: «Пейте, кабальеросы, вотъ гд? рай!» И вс? бы отв?тили: «Ты правъ, Рафаэль, сама Пресвятая Д?ва не прекрасн?е ея». Ахъ, дитя! Еслибъ ты не полюбила меня, на твою долю выпала бы горькая судьба. Теб? пришлось бы идти въ монахини, потому что никто не дерзнулъ бы ухаживатъ за тобой. Я бы стоялъ у твоихъ дверей, и не пропустилъ бы къ теб? и самого Господа Бога.
Марія де-ла-Лусъ была польщена свир?пымъ выраженіемъ лица ея жениха при одной лишь мысли, что другой мужчина могъ бы ухаживать за ней.
— Глупый ты! В?дь я же люблю одного лишь тебя! Мой мызникъ околдовалъ меня, и я — какъ ждутъ пришествія ангеловъ, — жду той минуты, вогда я переберусь въ Матансуэлу, чтобы ухаживать за моимъ умницей надсмотрщикомъ!.. Ты в?дь знаешь, что я могла бы выйти замужъ за любого изъ этихъ сеньоровъ въ контор?, друзей моего брата. Наша сеньора часто говоритъ мн? это. А въ иной разъ она уговариваетъ меня идти въ монахини, и не изъ числа иростыхъ, а съ большимъ приданымъ, и об?щаетъ взять на себя вс? расходы. Но
— Да будутъ благословенны твои уста! Продолжай, дитя; ты возносишь меня на небо, говоря тажія р?чи! Ничего ты не потеряешь, отдавъ мн? свою любовь. Чтобы теб? жилось хорошо, я на все пойду; и хотя крестный и разсердится, лишь только мы поженимся съ тобой я опять займусь контрабандой, чтобы наполнитъ теб? передникъ червонцами.
Марія де-ла-Лусъ запротестовала съ жестомъ ужаса. Н?тъ, этому не быватъ никогда. Еще теперь она волнуется, вспоминая ту ночь, когда онъ прі?халъ къ нимъ, бл?дный, какъ мертвецъ, и истекающій кровью. Они будуть счастливы, живя въ б?дности, и не искушая Бога новыми приключеніями, которыя могутъ стоитъ ему жизни. Къ чему имъ деньги?
— Всего важн?е, Рафаэль, лишь одно: любить другъ друга, — и ты увидишь, солнце души моей, когда мы съ тобой будемъ жить въ Матансуэл?, какую сладкую жизнь я устрою теб?.
Она тоже изъ деревни, какъ и ея отецъ, и желаетъ оставаться въ деревн?. Ее не пугаетъ образъ жизни на мыз?. Сейчасъ видно, что въ Матансуэл? н?ть хозяйки, которая бы сум?ла превратитъ квартиру надсмотрщика въ «серебряное блюдо». Привыкшій къ безпорядочному существованію контрабандиста и къ заботамъ о немъ той старой женщины на мыз?, онъ тогда пойметъ лишь что такое хорошая жизнь. Б?дняжка! По безпорядку его одежды она видитъ, какъ нужна ему жена. Вставать они будуть съ разсв?томъ: онъ, — чтобы присмотр?ть за отправкой въ поле рабочихъ, она — чтобы приготовить завтракъ и держать домъ въ чистот? этими вотъ руками, данными ей Богомъ, ни мало не пугаясь работы. Въ деревенскомъ своемъ наряд?, который такъ идетъ къ нему, — онъ сядетъ верхомъ на коня, со вс?ми пришитыми на м?сте путовицами, безъ мал?йшей дырки на штанахъ, въ рубах? сн?жной б?лизны, хорошо проглаженной, какъ у сеньорито изъ Хереса. А возвращаясь съ поля домой, мужъ встр?титъ жену у воротъ мызы, од?тую б?дно, но чисто, словно струя воды; хорошо причесанную, съ цв?тами въ волосахъ и въ передник? осл?пительной б?лизны. Олья[2] ихъ будетъ уже дымиться на стол?. А готовитъ она вкусно, очень вкусно! Отецъ ея трубитъ объ этомъ всюду и вс?мъ. Весело пооб?даютъ они вдвоемъ, съ пріятнымъ сознаніемъ, что сами заработали себ? свое пропитаніе, и онъ снова у?детъ въ поле, а она сядетъ за шитье, займется птицами, будетъ м?сить хл?бъ. Когда же стемн?етъ, они, поужинавъ, лягутъ спать, утомленные работой, но довольные проведеннымъ днемъ, и заснутъ спокойно и пріятно, какъ люди потрудившіеся и не чувстующіе угрызеній сов?сти, потому что никому не сд?лали зла.
— Подойди-ка ближе сюда, — страстно заговорилъ Рафаэль. — Ты еще не все хорошее перечислила. У насъ потомъ явятся д?ти, хорошенькія малютки, которыя будутъ б?гать по двору мызы.
— Молчи, каторжникъ! — воскликнула Марія де-ла-Лусъ. — Не заб?гай такъ далеко впередъ, а то еще грохнешься на землю.
И оба замолчали, — Рафаэль, — улыбаясь, при вид? густой краски, залившей лицо его нев?сты, въ то время какъ она одной изъ маленькихъ своихъ ручекъ угрожала ему за его дерзость.
Но юноша не могъ молчать и съ упорствомъ влюбленнаго заговорилъ снова съ Маріей де-ла-Лусъ о своихъ терзаніяхъ, когда онъ только что отдалъ себ? отчеть въ пылкомъ своемъ чувств? къ ней.
Впервые онъ понялъ, что любитъ ее, въ страстную нед?лю, при вынос? плащаницы. И Рафаэль см?ялся, такъ какъ ему казалось забавнымъ, что онъ влюбился въ такой обстановк?: — во время процессіи шествія монаховъ разныхъ орденовъ, при колыханіи хоругвей, и звувовъ кларнетовъ и мавританскихъ барабановъ.
Процессія проходила въ поздніе ночные часы по улицамъ Хереса среди унылаго безмолвія, точно весь міръ долженъ былъ умереть, и онъ держа шапку въ рукахъ, съ сокрушеніемъ сердда смотр?лъ на процессію, волновавшую ему душу. Вскор?, во время одной изъ осталовокъ ея, какой-то голосъ прервалъ молчаніе ночи, голосъ, заставившій плакать суроваго контрабандиста.
— И это была ты, дорогая; это былъ твой золотой голосъ, сводившій съ ума людей. — «Она дочъ приказчика изъ Марчамало», — говорили подл? меня. «Да будутъ благословенны ея уста — это настоящій соловей!» Грусть сжала мн? сердце, я самъ не знаю почему, и я увид?лъ тебя среди твоихъ подругъ, такую
