— Ты меня знаешь?
— Лицо мое — не настоящее. Если я покажусь тебе, каким я тебе знаком, так ты меня узнаешь, но… убежишь от меня, — сказал паломник.
Он сорвал бороду и парик. Ориана громко вскрикнула, закрыла лицо руками.
Перед ней стоял Ринальдо.
— Что ищешь ты здесь? — спросила Ориана.
— Тебя!
— Ты знал, где я остановилась?
— Я знаю все, что в этом краю происходит. Я хотел увидеть тебя еще раз и говорить с тобой, прежде чем ты пострижешься в монахини.
— Оставь меня! — строго сказала Ориана.
— Ты можешь быть такой жестокой?
— Ты сетуешь на это? На что смеешь ты надеяться? Забудет ли весь свет то, что ты забыл?
Внезапно из ближней рощи вышел еще один паломник, тоже переодетый. Он схватил Ринальдо одной рукой, другую угрожающе вскинул вверх и сказал:
— Берегись!
Ринальдо отпрыгнул и вытащил кинжал.
Ориана с громким криком побежала к монастырю.
— Кто ты? — спросил Ринальдо.
— У тебя в доме я дам тебе себя узнать. Прочь! Прочь отсюда! Не советую медлить!
Ринальдо опять замаскировался. Второй паломник молча пошел с ним.
Они подошли к ущелью, которое вело к развалинам бастиона, в котором поселился Ринальдо.
Он спросил паломника:
— Можешь ли ты следовать за мной без боязни через ущелья и проходы в скалах?
— Я следую за тобой, — был ответ.
Они достигли развалин. Ринальдо остановился и сказал:
— Прежде чем я введу тебя в свое жилище, я требую, чтобы ты назвал меня, хочу услышать, что ты меня действительно знаешь.
— Я назову тебя рыцарь де ла Чинтра, — был ответ.
— А теперь назови меня моим настоящим именем.
— Ринальдини.
— По твоему голосу я слышу, что ты Астольфо.
— Нет, не Астольфо.
— Тогда ты Олимпия, спрятавшаяся в эту рясу.
— И не Олимпия.
— Ты Олимпия. Я не ошибся.
— Ты ошибся. Отведи меня к себе в комнату… если в этих развалинах есть комнаты… и там ты увидишь мое лицо.
Ринальдо пошел вперед, поднимаясь по старой винтовой лестнице. Паломник следовал за ним. Они вошли в покой Ринальдо.
— Здесь у тебя очень даже мило! — сказал паломник.
Он снял бороду и парик.
Ринальдо, пораженный, уставился на гостя.
— Это ты?
Перед ним стояла Фьяметта. Она, улыбаясь, спросила:
— Так ты меня все-таки узнал? Но рад ли ты, что видишь меня у себя?
— Как ты можешь спрашивать! Но рассказывай, что у тебя есть рассказать.
— Ну что ж, коротко! На нас напали, если можно назвать нападением, когда тебя внезапно арестовывают. Это случилось по просьбе французского посла. Князя Никанора с нами не было. Мне же повезло, я удрала еще прежде, чем нас отправили в Кальяри. Я знала тайный выход из виллы, и через него я сбежала. В Сорини я поступила экономкой к одному сельскому священнику, меня увидела там графиня Лориона и взяла к себе в компаньонки. Она вдова, жила одиноко в деревне, и я, довольная, зажила с ней. Внезапно по всему острову раздалось: Ринальдини возглавляет…
— Шайку разбойников, — вставил он.
— …общество решительных мужчин, — продолжала Фьяметта. — Эти слухи дошли и до нашего деревенского уголка. Графиня день и ночь не знала покоя. С часу на час ждала, что ее ограбят, а то еще и убьют. Она плакала и молилась и так боялась, что и описать невозможно.
— Вот чего я достиг! Даже у старых бабок при упоминании моего имени от страха выступает пот, и они начинают молиться.
— Я не боялась. Придет он, думала я, так ты его поприветствуешь и отдашь все, что имеешь, если он того потребует!
— Какая решимость!
— С тобой надо такой быть. Но моя графиня не думала как я, она печалилась и горевала. Ринальдо не пришел, как я того желала.
— О, если б он это знал!
— Под тяжестью этих желаний и ожиданий умерла графиня, а я набралась отваги, чтобы найти того, кто не приходил.
— И вот ты очутилась в пещерах злосчастья.
— Кто знает, какая тюрьма была бы мне уготована, если б я не сбежала! А здесь я, по крайней мере, нашла любезного тюремщика, не правда ли?
— Но как быть, если тебя найдут в таком обществе, с которым не будут долго церемониться?
— С корсиканским Обществом тоже не будут многоречивыми. А найдут кое-какие документы, так ни одна голова не уцелеет, все слетят. Быть может, наших друзей уже отправили на Корсику, быть может, они уже давно вступили в Бастии на залитый кровью эшафот, ведь французы с очень большим удовольствием видят кровь. Их знает Корсика, их знает весь мир. Умру ли я среди сардинцев или среди истязаемых патриотов, это же все равно. По крайней мере, в Кальяри меня не станут пытать, как делали наши поработители в Бастии и Сан-Фьоренце.
Ринальдо схватил ее руку и сказал:
— Ты остаешься здесь!
Она бросилась ему на шею, воскликнув:
— Я остаюсь с тобой!
Зазвонил колокол у подъемного моста. Ринальдо попросил Фьяметту перейти в соседьюю комнату и опустил мост.
Вошел Джордано. Он спросил, какие будут приказы и какой сегодня пароль. За ним пришли Санардо и Филиппо. А в соседней комнате Фьяметта внимательно слушала их разговор.
— Так как, Санардо, — начал Ринальдо, — ты вернулся с гор?
— Атаман! Это прекрасные горы, они рождают вино и оливковое масло.
— Мы могли бы, значит, заложить там виноградники, выращивать оливки?
— Да, как только нас отсюда изгонят. Все кругом чертовски громко говорят о нас, да так свободно, что мне это вовсе не по нутру. Говорят, что наместник хочет нам показать, кто он таков… Твое имя гуляет по всему краю, как разменная монета. Тебя боятся, и все-таки каждый хочет тебя увидеть.
— Да, на виселице! Какое действо для Кальяри! Но нет, я хотел бы умереть в бою!
— А я, — продолжал Санардо, — завербовал шесть сбежавших с галер рабов, парни — что твои великаны. Они были очень рады, когда я показал им наши пещеры. Они назвали их «дворцы свободы» и омочили скалы слезами. Атаман, если такие парни плачут, значит, они хлебнули лиха. Они конечно же будут сражаться за очаг и пещеру так же, как черт за геенну огненную, за свое подземное царство.
— Пусть покажут нам свое искусство, — сказал Ринальдо.
— Это может случиться очень скоро. В Кальяри уже отливают пули для нас.
— Позаботьтесь о провианте и боеприпасах и наточите ваши клинки, — приказал Ринальдо.
