У меня появилось предчувствие ключевого открытия. Я припомнил свое странное ощущение необъяснимого сходства с Манипулятором.
— А кто является Манипулятором?
— Дуглас Хол.
Я покачнулся.
— Я?
— Нет.
— Но ты же только что сказала!
Последовало молчание в ответ на эту простую констатацию.
— Как Манипулятор может одновременно быть мной и не быть мной?
— Аналогично тому, что доктор Фуллер сделал с Мортоном Линчем.
— Я не понимаю. — Она молчала, поэтому я добавил: — Объясни мне.
— Фуллер воссоздал Линча в симуляторе, чтобы позабавиться. Дуглас Хол воссоздал себя в своем симуляторе сам.
— Значит, я абсолютно идентичен с ним?
— До некоторого момента. Физическое сходство абсолютно. Но ваши психологические характеристики существенно разнятся. Теперь я понимаю, что Дуглас Хол наверху — мегаломан, страдающий манией величия.
— Поэтому ты его и разлюбила?
— Нет. Он начал меняться уже давно. Я подозреваю, что он мучил и другие единицы реакции, а потом депрограммировал их, чтобы уничтожить все следы своих действий.
Я подошел к окну и посмотрел на светлеющее небо. Реальный человек, извлекающий сомнительное удовольствие из симулированного ужаса воображаемых единиц, казался мне чем-то невероятным. Но, в конце концов, все садисты стремятся к умственному ощущению страдания, а субъективные ощущения пытки, запрограммированной симулэлектронным способом, так же действенны, как психическая реакция на боль в реальном мире.
Я начинал понимать поведение Джинкс, ее побуждения и ее реакции.
— Джинкс, когда ты обнаружила, что Манипулятор запрограммировал в машине своего двойника?
— Готовясь к проекции сюда.
— Почему он это сделал?
— Сначала я не имела ни малейшего понятия, но сейчас уверена, что у него существует подсознательная мотивация, что-то вроде мазохистской уловки. Без ведома второго «я» он использовал его, и это послужило предохранительным клапаном для его комплекса вины.
— Сколько времени я здесь?
— Десять лет, если считать ретропрограммирование, адекватное созданию соответствующего прошлого.
— А сколько времени существует ваш симулятор?
— Пятнадцать лет.
Это открытие меня добило. Ученые веками изучали скалы, анализировали поверхность Луны, рассматривали звезды, раскапывали захоронения, чтобы выработать абсолютно логичную теорию, что этому миру пять миллиардов лет… Да, это шутка действительно космического масштаба!
Сереющая полоска на востоке предвещала близкий рассвет. Я уже почти понял, как Джинкс могла любить нематериального мужчину.
— Ты увидела меня в первый раз в кабинете Фуллера, — сказал я тихо. — И тогда поняла, что любишь меня больше, чем Дугласа Хола наверху?
— Я видела тебя уже много раз, готовясь к заданию. И изучая, как ты живешь, слушая, как ты говоришь, читая твои мысли, я поняла, что Дуглас Хол наверху, тот, который отдал свою душу за симулятор, находится теперь в этом самом симуляторе.
Я подошел к девушке и взял ее за руку. Она ее не отняла.
— И сейчас ты хочешь остаться здесь, со мной? — спросил я, понимая, что вопрос просто смешон.
— Так долго, как смогу. До конца.
Я собирался приказать ей вернуться в свой мир, но она невольно напомнила, что я еще не задал самый важный вопрос.
— Манипулятор уже решил, что он сделает с симулятором Фуллера?
— Он бессилен. Ситуация полностью вышла из-под его контроля. Почти все единицы реакции готовы драться, чтобы защитить машину Фуллера, так как верят, что она превратит их мир в настоящий рай.
— Значит, он уничтожит этот мир? — в ужасе спросил я.
— Другого выхода нет. Я обнаружила это, когда в последний раз возвращалась туда.
Мрачным голосом я задал последний вопрос:
— Сколько времени нам осталось?
— Ему осталось выполнить только одну формальность: проконсультироваться с комиссией советников, которая соберется сегодня утром. Потом он отключит все цепи питания.
ГЛАВА 17
Занимался день. Стоя у окна, я смотрел, как оживает мир. В небе гудела нескончаемая вереница военных аэробусов, доставляющих свежие части, готовые встать на вахту вокруг зданий «Реако».
Каким незначительным все это казалось! Как ничтожны цели, к которым стремятся люди! И как никчемна их судьба!
Это был день Апокалипсиса, но об этом знал только я один.
Жизнь, которая идет своим ходом: толпа пешеходов на движущихся тротуарах, машины в воздухе. В лесу мирно живут дикие звери, растут деревья и цветы. Волны озера небрежно ласкают берег.
И в одно мгновение вся иллюзия исчезнет. Непрерывный поток импульсов внезапно прекратится в мириадах трансдукторов, останавливаясь на полдороге между катодами и анодами, прерывая бешеный бег к контактам десятков тысяч барабанов. И действительность превратится в ничто! В роковой момент тотальной симулэлектронной энтропии мир окончательно исчезнет.
Я повернулся к Джинкс. Она не двигалась. Она была прекрасна даже в своей гипнотической неподвижности. Она хотела избавить меня от ужасного сознания неминуемого конца моего мира. И она любила меня! Настолько, чтобы разделить мою судьбу.
Я наклонился и дотронулся до ее лица. Кожа была гладкая и нежная, черные волосы струились как шелк. Здесь она была проекцией своего физического существа. Там, наверху, она так же красива. Такая красота не должна быть принесена в жертву неуместному обожанию!
Я тихонько приподнял в ладонях ее лицо и поцеловал сначала в лоб, а потом в губы. Я боялся, что почувствую слабый ответ, признак ее просыпающейся воли.
Это был слишком большой риск. Я не хотел, чтобы она попала в ловушку моего мира, когда настанет момент окончательного уничтожения симулэлектронного существования. Потому что конец ее проекции в этом мире рикошетом ударит по ее реальному существу.
— Джинкс!
— Да? — Она приоткрыла глаза — в первый раз за долгие часы.
— Сейчас ты уйдешь, — приказал я ей. — И больше не будешь проецироваться сюда!
Я отошел на шаг и с минуту подождал, потом с нетерпением повторил:
— Уходи немедленно!
Она задрожала, и ее облик стал менее отчетливым, как в раскаленном воздухе, колеблющемся над дорогой под жарким солнцем. Потом изображение установилось, и я снова ощутил ее присутствие.
А если я не смогу заставить ее вернуться в мир, откуда она пришла? В отчаянии я взял пистолет.
