Моряки вскочили и, плечо к плечу, заняли места в шеренге.
Комиссар спросил худого, высокого, как жердь, правофлангового:
— Кто таков?
— Иван Доронин, из бригады морской пехоты.
Взгляд комиссара перешел на следующего:
— Вы?
Чернявый матрос отрапортовал:
— Константин Демин, с эсминца «Отважный». Комендор.
Третьим в шеренге стоял круглолицый сероглазый паренек. Не дожидаясь вопроса, он лихо ответил:
— Михаил Балашов. Одесса.
Комиссар улыбнулся:
— Одессит, значит? Комсомолец?
— Точно. Мы все комсомольцы.
— А это сейчас проверим. Доронин, предъявите комсомольский билет!
Доронин пожал плечами:
— Как я вам его предъявлю? С собой не таскаю. В лесу не членские взносы платить!
Комиссар повернулся к стоявшему рядом радисту партизанского отряда:
— Владимир, покажи свой билет… — Он показал протянутую ему маленькую книжку: — Как видите — в порядке. — И, отвернувшись от Доронина, спросил моряков — А вы тоже спрятали или потеряли свои билеты?
Балашов быстро расстегнул куртку и протянул билет комиссару. За ним потянулись и другие. Только Доронин стоял неподвижно.
— Какой-нибудь документ у вас есть? Может быть, краснофлотская книжка?
Моряки пристально смотрели на товарища. Один, не выдержав, крикнул:
— Ну, что же ты, Полтора-Ивана?
Доронин криво усмехнулся:
— В лесу зарыл. От фрицев. Сказал ведь!
Чернявый матрос зло смерил Доронина глазами:
— Ты эти выходки брось! С офицером говоришь. Отвечай, где билет закопал?
— Недалеко! — буркнул Доронин. — Как фрицев на шоссе почуяли.
— Эх ты, анархия! И с товарищами не посоветовался…
— Он всегда свою линию гнет! Я да я! — Матросы зашумели.
— Чего вы, ребята? — испуганно оправдывался Доронин. — Я ж без умыслу. Ну, промахнулся малость…
В тот же вечер Доронин, прозванный за высокий рост Полтора-Ивана, исчез. Комиссар узнал об этом от командира группы моряков Демина и решил сейчас же отправить людей на розыски.
— Не надо, — покачал головой Демин, — не пропадет. Вернется, вот увидите. Я ручаюсь. Он всегда такой — норовистый. А храбрец! Ваши люди в бою сами видели.
С рассветом Доронин вернулся в лагерь — озябший, весь в снегу, но очень довольный.
— Комиссар, — подошел он к Кременецкому, — получай билет! Нашел. Аж всю поляну перекопал!
— Партизан Доронин, — сурово сказал комиссар, — кто дал вам право самовольно покинуть лагерь? На первый раз — три дня будете в распоряжении начпрода. Вам укажут, что делать.
— А что? Котлы чистить заставите?
— Да. Если нужно, и котлы.
Минуту помолчали.
— Слушаю, товарищ комиссар. — Доронин козырнул. — Разрешите идти?
Ночью ударил сильный мороз. Партизаны развели огонь и по очереди отогревались у костров. В такой холод — по опыту знали — можно не опасаться нежеланных гостей. Но именно в эту морозную ночь Вася, вместе с другими сидевший у костра, заметил чужого человека, легкой тенью проскользнувшего в землянку командования.
К его удивлению, даже бдительный Шитов не обратил внимания на пришельца.
— Андрей Иванович, — тихо спросил Вася, указав на землянку, — это кто?
— Заметил? Настоящим разведчиком будешь! — засмеялся Шитов. — Это, паренек, Кожухарь.
— Сам Кожухарь?.. — ахнул Вася.
Он уже слышал от партизан о Кожухаре, отчаянно смелом севастопольском разведчике, неоднократно переходившем линию фронта. Человек этот умел выпутаться из любого трудного положения. Гитлеровцы гонялись за ним, но всегда безуспешно. Настоящая фамилия разведчика была никому не известна. «Называйте меня Кожухарь», — говорил он знакомясь.
— А кто-нибудь знает, кто такой Кожухарь? — спросил опять Вася.
— Кому нужно — знают, сынок.
Любопытство Васи было сильно возбуждено. Но он крепко помнил заповедь партизан — не болтать лишнего — и прекратил дальнейшие расспросы.
А Кожухарь в это время неторопливо разговаривал в землянке с командиром и комиссаром.
— Следует оттянуть от Севастополя части противника. Ложный приказ нашего командования о высадке крупного воздушного десанта уже попал к гитлеровцам, — сообщил он. — Разведка донесла, что завтра, к шестнадцати ноль-ноль, они стянут части своего горного корпуса вот на эти высоты. — Кожухарь склонился над картой. — Вы и соседние партизанские отряды должны будете изображать десант и как можно дольше держать немцев в заблуждении. Надо завлечь гитлеровцев глубже в лес. В открытый бой вступайте лишь в случае крайней необходимости.
Долго продолжалось обсуждение предстоящей операции. Лишь поздно ночью в землянке все стихло. С рассветом предстояло выступать в поход.
Поход начался удачно. К месту предполагаемого десанта гитлеровцы еще задолго до назначенного часа начали стягивать значительные силы. Вражеские колонны шли лесом в полной тишине. Это не помешало партизанам быстро обнаружить противника и начать действовать.
Сначала это были небольшие стычки. С криком: «Полундра!» — налетали на колонну румын матросы и, приведя врага в замешательство, исчезали в лесу. Матросы повторяли вылазки несколько раз. Группы партизан под командованием силача Рындина и решительного, находчивого Рублевского наносили фашистам неожиданные удары. Но, как умело ни маскировались партизаны, борьба становилась все труднее. Гитлеровцы подтягивали всё новые и новые части. Они теснили партизан, заставляли их отступать в окруженную горами лощину.
Неподалеку от Бахчисарайского шоссе гитлеровцы вынудили партизан вступить в открытый бой.
Уже стемнело, когда над головами партизан возник светящийся шатер трассирующих пуль. У переднего края рвались вражеские мины.
Было очевидно — фашисты пока не догадывались, что имеют дело лишь с отрядом в триста человек, иначе они бы обрушились лавиной и раздавили отряд.
С каждой минутой положение партизан ухудшалось. Боеприпасы кончались. Отойти было некуда: со всех сторон отряд теснили части противника. Отступление неминуемо превратилось бы в разгром.
Комиссар, прижимаясь к земле, когда огонь становился шквальным, подполз к командиру. Он вгляделся в его побледневшее нахмуренное лицо и понял, как трудно Панину, как напряженно и пока тщетно ищет он нужного решения.
— Есть выход, Юрий, — шепнул комиссар. — Группу моряков пошлем в тыл противника, пусть поднимут там шум. Они это умеют… Чтоб гитлеровцам казалось, будто на них целый полк с тыла навалился.
Командир приподнялся, и в ту же минуту пуля, противно пискнув, впилась в кору соседнего
