Санька
C тех пор как Санька научился ходить, жизнь сделалась куда
веселее. А когда кроме смеха и плача стали появляться еще и какие-то слова, он и вовсе воспрял духом. Как приятно, когда тебя понимают. Стоило захныкать и произнести: «Ням, ням!» — мама тотчас сажала его на высокий стул к столу, давала в руки ложку и подвязывала под шею нагрудник. Санька всякий раз бунтовал, норовя сорвать его с шеи, потому как подбородок неприятно терся о мокрую и скользкую клеенку. Но как только на столе появлялась тарелка с творожной массой, он тут же успокаивался, отбрасывал ложку в сторону и, рукой-владыкой вылавливая из творога изюм, набивал им довольный рот. Чтобы мама не сердилась, делал ей «утиный рот». Кто его научил этому, он не помнил. Но эффект был потрясающим. Против «утиного рта» не мог устоять даже папа. Но вот и «утиный рот», и щеки — все в творожной массе. Испачканные руки надо было мыть. И мама тащила Саньку в ванную. Он обожал плескаться водой. Шалости ради закрывал кран ладошкой. Вода брызгала во все стороны. Облитая с ног до головы водой мама досадно шлепала его по попе и продолжала упрямо водить мокрой рукой по грязному лицу. Но настоящая пытка начиналась потом. Чего терпеть не мог, так это вытираться! Недовольно кряхтел и скорее старался руками сорвать с лица ненавистное полотенце. При закрытых глазах на Саньку нападал какой-то страх. Воображение тотчас начинало вырисовывать какие-нибудь моменты из взрослой жизни, когда он был не маленьким Санькой, а большим Александром. Он помнил все: как путешествовал по свету, как строил свою «Кассиопею», как бороздил на ней Онего. Чаще всего ему снился самый первый шторм. И тогда его голова начинала беспокойно метаться по подушке. Папа с мамой по очереди вставали и подходили к нему: то усаживали на горшок, то предлагали попить, то просто совали ему в рот соску. Иногда перед мысленным взором его появлялось лицо Марии. И тогда Санька начинал тосковать. Он ходил по комнате из угла в угол и канючил. Мама с папой думали, что у него идут зубы, и уговаривали: «Потерпи, Санька! Все через это проходили». Мария жила где-то далеко, откуда ехать на машине нужно было целый день и целую ночь. Так объяснял Саньке папа. Первой встрече с Марией Санька обрадовался так, что стал похож на кота Барсика. Тот от прилива непонятных чувств мог вдруг взобраться по шторам чуть не до самого потолка. Маме приходилось вставать на табурет и опускать обезумевшего кота на пол, потому что в обратную сторону такой трюк проделать было просто невозможно. Во время приезда Марии Санькина радость не знала бы границ, если бы не одно обстоятельство. Мария приезжала не одна, а с бородатым мужчиной, который говорил на каком-то непонятном языке. Не понимал его не только Санька, но и мама с папой. За бородатого все время говорила Мария. Звали его Карри. Имя это звучало неприятно, очень походило на карканье ворон. Чтобы показать «незваному гостю» свое отношение, Санька, подражая воронам, размахивал руками и каркал. Мама фыркала в кулак, а папа строго грозил ему пальцем. И хоть бородатый привозил ему в подарок всякие интересные игрушки, Санька его не любил и на руки к нему не шел. И даже подарки впадали в немилость. Повертев их в руках с минуту, не больше, Санька забрасывал их куда-нибудь в угол и больше не удостаивал своим вниманием. Мама стыдила его за это, но Санька был неумолим. Когда Мария брала его на руки, в квартире воцарялась блаженная тишина. Стоило к ним приблизится бородатому, Санька начинал бунтовать и всеми силами отмахиваться от него. Папе и маме почему-то казалось это очень смешным. Поддразнивая взрослых, Санька делал им «утиный рот». Громче всех хохотал Карри. Мария тоже улыбалась, но в глазах у нее почему-то блестели слезы. Она крепко прижимала Саньку к себе, и он млел от счастья. Но минуты эти длились недолго, потому что мама с папой, как назло, постоянно отвлекали внимание Марии пустыми разговорами, подсовывая Саньке в руки старый будильник, который в другое время тут же был бы им разобран. Однако при Марии этот номер не проходил. Санька капризно отшвыривал будильник в сторону, снова водворялся на колени к Марии и затягивал: «А- а-а-а-а-а! А-а-а-а-а!». Мария понимала с полуслова и начинала петь его любимую песню: «Кто тебя выдумал, звездная страна…» Все задумчиво слушали, потому, как пела Мария очень красиво. Санька мог бы слушать ее часами, но как только заканчивалась песня, мама строго командовала:
— Все, сын! Теперь иди, играй и дай поговорить нам, взрослым! А если будешь мешать, Мария больше к нам в гости не придет. Понял?
Санька переводил вопрошающий взгляд на Марию. Она разводила руками, мол, ничего не поделаешь, слушаться маму надо.
Санька вздыхал и шел искать папин любимый журнал «Яхтенный спорт». Открывал его и подсовывал Марии. Мария с какой-то грустью гладила его по голове, но журнал тут же закрывала. Почему? Санька понять не мог. И все же однажды…
Однажды мама, папа и бородатый Карри куда-то уехали, оставив Саньку на попечение Марии. Санька ликовал. Мария читала ему сказки и, показывая картинки, просила повторять за ней какие-то слова. «Бабушка», «дедушка», «лиса», «зайчик», «колобок». Саньке это нравилось. Он улыбался во весь рот, потому что видел: Мария довольна им. Он повторил уже много разных слов, а потом захлопнул книжку. Соскочив с дивана, принес Марии папин журнал с фотографиями яхт и, ткнув пальцем в одну из них, очень похожую на «Кассиопею», отчетливо произнес: «Кассиопея» — и гордо добавил: «Моя!». Глаза у Марии сделались такими большими и круглыми, что Саньке стало не по себе. Чего она так напугалась? А Мария вдруг побледнела, закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Саньке показалось, что она умерла. Он зашелся таким истошным ревом, какого сам от себя не ожидал. Губы беззвучно дрожали, и все тело колотилось в каких-то мелких судорогах. Он никак не мог набрать воздуха, хоть рот был открыт во всю ширь.
Мария вздрогнула и открыла глаза. Схватила Саньку на руки и стала носить по комнате, слегка укачивая. Он, наконец, вздохнул всей грудью и зашелся таким плачем, от которой Барсик пулей выскочил из комнаты и дико замяукал где-то у входной двери. Теперь они с Барсиком «блажили» в один голос. Сколько это продолжалось, трудно сказать, но тут, наконец, Мария догадалась всунуть ему в рот пустышку. Соска успокаивала моментально. И хоть вся грудь еще сотрясалась от всхлипываний, это уже были «заключительные аккорды» домашнего концерта. А когда Мария, наконец, успокоилась и запела: «Кто тебя выдумал, звездная страна…» — Санька провалился в какой-то мучительный сон.
В день отъезда Санька каждый раз прятал куда-нибудь «кроссовки» Марии. Понимал: без кроссовок уехать Мария никак не могла. Потайных мест было у него много: он засовывал «кроссовки» то глубоко под диван, то в коробку из-под игрушек, то в корзину с грязным бельем, что находилась в ванной комнате. Папа все грозился наказать его за подобные проделки, но Мария умоляла не делать этого. А когда за ней все- таки закрывалась дверь, Санька начинал горько плакать: почему-то казалось, что он больше никогда ее не увидит. Тогда мама укладывала его спать. Спать он никогда не любил, долго хныкал, крутился, пока мама не ложилась рядом и не начинала его укачивать. Только тогда, прижавшись лбом к ее груди, он начинал придремывать. И во сне всегда видел себя большим. И снова его звали не Санькой, а Сашей или Александром. И снова перед глазами появлялась яхта, кружащиеся над ней чайки и красивое женское лицо, вышитое на белоснежном парусе. Это была его «Кассиопея». Она тихо и плавно скользила по ряби озера, как брошенное на воду птичье перышко, что движется по поверхности легким дуновением ветерка. Под парусами яхта должна находиться в постоянном движении. Только тогда она подчиняется рулю. Стоит остановить ее ход, как она занервничает, задергается на месте, а то и вовсе потеряет себя. А потому Александр всегда норовил поймать ветер. Ветер был там, где темнела на глади озера рябь. Рябь расползалась по воде темными пятнами. Зона легкого бриза приближалась так медленно, словно издевалась над человеческим терпением. Но вот, наконец, ветерок начинал ласково облизывать паруса, подталкивая судно вперед, где уже виднелись створы Никольского рейда. В своих белых одеяниях они были похожи на снеговиков. Поворотные вехи торчали из воды метлами, на которых, наверное, в сказках летали ведьмы. Решетчатые бакены напоминали новогодние елки с лампочками на макушках. Александр распускал «дорожки», и блесна азартно гналась вслед за яхтой. На блесне играл солнечный зайчик и щекотал нос!
Санька чихнул и проснулся. К нему подошел папа. Взял на руки, подбросил вверх, приговаривая: 'Что-то давно в этом доме не слышно детского смеха!' Санька захохотал. Тут в дверях появилась мама.
— Витя! Он ведь еще не успел проснуться. Напугаешь так
