Благодаря столь разнороднымъ талантамъ, Тартаренъ занималъ выдающееся положеніе въ город?. Этотъ необыкновенный челов?къ ум?лъ привлечь вс?хъ на свою сторону. Армія въ Тараскон? была за него. Храбрый капитанъ Бравида, отставной начальникъ гарнизонной швальни, говорилъ про него: «Онъ молодчина!» А ужь капитану ли не знать въ этомъ толкъ, посл? того, какъ онъ обшилъ столькихъ молодцовъ!
Магистратура была за Тартарена. Самъ старый предс?датель суда раза два или три сказалъ про него: «Это характеръ!»
Наконецъ, и народъ былъ за Тартарена. Его широкія плечи, его походка, голосъ и неустрашимый видъ, его репутація героя, нев?домо какъ сложившаяся, н?сколько м?дяковъ, брошенныхъ имъ маленькимъ савойярамъ, и н?сколько подзатыльниковъ, данныхъ уличнымъ мальчишкамъ, сд?лали изъ него м?стнаго лорда Сеймура, короля тарасконскаго рынка. Нагрузчики барокъ на набережной почтительно кланялись Тартарену, когда онъ въ воскресенье вечеромъ возвращался съ охоты съ обрывкомъ фуражки на конц? ствола, подмигивали другъ другу, указывая на его плечи и руки, и обм?нивались такими зам?чаніями: «Ну, этотъ за себя постоитъ!… Ишь мускулы-то — двойные!»
Двойные мускулы! Кром? Тараскона, нигд? не услышишь ничего подобнаго!
И при всемъ этомъ, при вс?хъ своихъ многочисленныхъ талантахъ, несмотря на двойные мускулы, на любовь народа и на лестные отзыви храбраго начальника гарнизонной: швальни, Тартаренъ не былъ доволенъ своею судьбой: ему въ тягость была жизнь въ маленькомъ городк?; онъ задыхался въ немъ, — великому челов?ку было т?сно въ Тараскон?. Да и на самомъ д?л? могъ ли онъ, съ своею героическою натурой, съ душою пламенной и жаждущей сильныхъ ощущеній, — онъ, мечтающій о битвахъ, объ опасныхъ охотахъ, о приключеніяхъ въ пампасахъ Америки или въ пескахъ Африки, объ ураганахъ и тифонахъ, — могъ ли онъ довольствоваться разстр?ливаньемъ фуражекъ по воскресеньямъ и разр?шеніемъ охотничьихъ споровъ ежедневно у оружейника Костекальда? Вчуж? жаль б?днягу великаго челов?ка! Въ конц?-концовъ, тоска способна была за?сть его на смерть.
Тщетно искалъ онъ забвенія среди своихъ пальмъ, боабаба и другихъ чудесъ африканской растительности, напрасно обв?шивалъ ст?ны малайскими ножами и томагауками, напрасно зачитывался романтическими книгами, думая, подобно Донъ-Кихоту, силою воображенія отогнать отъ себя безпощадную д?йствительность. Увы, все, что онъ прод?лывалъ, чтобы утолить жажду приключеній, только еще больше разжигало ее! Видъ окружавшаго его смертоноснаго оружія только дразнилъ его; вс? эти ятаганы, стр?лы и лассо взывали къ нему: «На бой, на бой!…» Въ в?твяхъ боабаба чудился свистъ в?тра, зовущій въ далекія страны и не дающій покоя. А тутъ еще Густавъ Эмаръ и Фениморъ Куперъ…
Сколько разъ, въ часы посл?об?деннаго чтенія, среди воинственныхъ досп?ховъ, Тартаренъ съ дикимъ воплемъ вскакивалъ съ своего кресла, бросалъ книгу и схватывалъ первое попавшееся подъ руку оружіе. Б?дняга забывалъ, что онъ у себя въ Тараскон?, что голова его. обвязана старымъ фуляровымъ платкомъ, и ополчался на воображаемаго врага.
— Пусть-ка они попробуютъ сунуться! — оралъ онъ, потрясая топоромъ или томагаукомъ.
Они?… Кто они?
Тартаренъ самъ не зналъ хорошенько. Они! — это были т?, что нападаютъ, т?, съ к?мъ надо биться, — вс? т? и все то, что кусаетъ, что грозитъ когтями или скальпомъ, что реветъ, кричитъ, рычитъ… Они — это инд?ецъ Сіу, пляшущій вокругъ привязаннаго къ столбу «б?лаго»… Это — бурый медв?дь Скалистыхъ горъ, это — Туарегъ пустыни, пиратъ Малайскихъ острововъ, бандитъ Абруццкихъ ущелій… Словомъ, они — это они!.. а съ ними вм?ст? путешествія, воинственные подвиги, страшныя привлюченія, слава.
Но — увы! — тщетно звалъ ихъ неустрашимый Тартаренъ, тщетно вызывалъ ихъ на бой, — они упорно не показывались. Да и за какимъ бы чортомъ понесло ихъ въ Тарасконъ?
А Тартаренъ все ждалъ и ждалъ ихъ, особливо по вечерамъ, направляясь въ клубъ.
V
По дорог? въ клубъ
Сборы рыцаря-храмовника на бой съ осаждающими его нев?рными, сборы китайскаго воина «знамени тигра», сборы команша, идущаго на «тропу войны», — все это ничто въ сравненіи съ приготовленіями Тартарена изъ Тараскона, вооружающагося съ головы до ногъ, чтобы идти въ клубъ въ десятомъ часу вечера, черезъ часъ по пробитіи зори у гауптвахты. На л?вую руку онъ над?валъ стальную «перчатку — sortie de bal» съ острыми концами, въ правую бралъ трость со вкладною шпагой, въ л?вый карманъ запрятывалъ кистень, въ правый — револьверъ; между жилетомъ и фуфайкой засовывалъ малайскій вожъ. Отравленныхъ стр?лъ Тартаренъ никогда не бралъ съ собою, — скверная это штука, нечестное оружіе!
Вооружившись достодолжнымъ образомъ, онъ съ минуту оставался въ тиши своего кабинета, прим?ривался, какъ удобн?е нанести ударъ, расправлялъ руки, потомъ бралъ отмычку и важно, не сп?ша, спокойно проходилъ черезъ садъ. — По англійски, по англійски! Спокойствіе есть истинное мужество. — Въ конц? сада онъ отпиралъ тяжелую жел?зную дверь и — разъ! — такъ ее распахивалъ, что она съ глухимъ звономъ ударялась о наружную ст?ну. Вздумай они притаиться за этою дверью, тутъ имъ и карачунъ, — остался бы только м?шокъ съ костями. Къ сожал?нію, они никогда не прятались за дверью.
Выйдя изъ сада, Тартаренъ быстрымъ, зоркимъ взглядомъ окидывалъ улицу вправо и вл?во, захлопывалъ дверь, запиралъ ее накр?пко и пускался въ путь. На Авиньонской улиц? — ни кошки: двери заперты, въ окнахъ темно, на улиц? тоже; лишь кое-гд? чуть мерцаетъ фонарь, силясь проглянуть сквозь прибрежный туманъ Роны. Спокойно-величественъ подвигается Тартаренъ во мрак? ночи, м?рно и звонко отбивая шагъ и извлекая искры изъ мостовой жел?знымъ наконечникомъ палки. Будь то бульваръ, или широкая улица, или переулокъ, онъ шелъ всегда серединою; отличная міра предосторожности, чтобы изб?жать внезапнаго нападенія и въ особенности того, что въ Тараскон? выкидывается иногда ночью изъ оконъ. Судя по всему этому, не подумайте, однако, что Тартаренъ трусилъ. Ничуть не бывало; онъ просто былъ остороженъ. Лучшимъ доказательствомъ его неустрашимости служитъ то обстоятельство, что онъ ходилъ въ клубъ не кратчайшею дорогой, а самою длинной, черезъ весь городъ, по темнымъ и дряннымъ переулкамъ. И все въ надежд?, что авось-либо изъ какого нибудь закоулка наскочатъ на него они. Тутъ ужь онъ бы съ ними расправился, см?ю васъ въ томъ зав?рить. Какъ на см?хъ, ни разу, во всю жизнь ни единаго раза Тартаренъ не встр?тилъ ни души живой, ни даже собаки, ни пьянаго.
Случались иногда фальшивыя тревоги: вдругъ послышатся шаги, тихій говоръ. Тартаренъ въ ту же минуту насторожится, замретъ на м?ст?, затаитъ дыханіе, пригнется и приложитъ ухо къ земл?,- такъ д?лаютъ индійцы. Шаги приближаются, голоса становятся слышн?е. Сомн?нья быть не можетъ!… Они!… Вотъ сейчасъ покажутся. Тартаренъ изготовился, еще мигъ — и онъ ринется на нихъ съ воинственнымъ крикомъ… и вдругъ раздаются благодушные голоса мирныхъ тарасконцевъ, называющихъ его по имени:
— Ээ!… Тартаренъ… Добрый вечеръ, Тартаренъ!…
— О, чтобъ васъ совс?мъ!… - Это аптекарь Безюке съ семействомъ возвращается отъ Костекальда. — Добрый вечеръ! Добрый вечеръ! — ворчитъ Тартаренъ и, сердито вскинувъ палку, устремляется дальше.
У подъ?зда клуба онъ пріостанавливается, еще поджидаетъ, проходитъ разъ-другой мимо двери и, наконецъ, потерявши на этотъ разъ всякую надежду встр?тить ихъ, бросаетъ вызывающій взоръ въ сумракъ ночи и гн?вно шепчетъ: «Опять никого!… Опять ихъ н?тъ!» Зат?мъ доблестный тарасконецъ входитъ въ клубъ и садится за партію безига съ отставнымъ начальникомъ гарнизонной швальни.
VI
Два Тартарена. — Достопамятная бес?да Тартарена-Кихота съ Тартареномъ-Санхо
