Но милостей от Парижа, где изучение материалов дела могло потребовать многих лет в ожидании неминуемого наказания, ждать не приходилось.
В конце концов победа досталась инспектору второго класса Аронделю. Именно выявившаяся в ходе расследования история с тремя неграми принудила прокурора департамента Сены мэтра Дюранрюэля подписать 8 октября 1935 года ордер на арест Дьедонне Фершо.
С каждым часом дело Фершо стало привлекать все больше внимания общественности. Оно занимает первые полосы газет. Но, если драма трех негров воздействовала на чувства, если личность Убангийского сатрапа вносила игривую ноту, оставляя место для чуточки эротики, именно слухи о неминуемом крахе предприятий Фершо, приводившиеся с каждым днем все более астрономические цифры особенно пугали мелких вкладчиков.
Наконец, как в панамском скандале, начали искать имена, скрывавшиеся за инициалами. Публикация части доклада никому неизвестного Меркатора подтвердила, что некоторые чиновники консульств спекулировали своим влиянием, скажем, при приобретении иностранными концессионерами части нашего колониального достояния.
Был подан запрос в палату депутатов. В ее кулуарах состоялся обмен пощечинами. Зашел разговор о назначении следственной комиссии.
Однако все эти волнения внезапно стихли в результате драматической смерти одного брата и исчезновения, которое иначе как таинственным нельзя было назвать, другого. И все это к великому облегчению тех, кто сказывался больным или в течение некоторого времени находился в отлучке. Теперь они могли появиться снова с высоко поднятой головой.
Эти люди и понятия не имели о Деле Фершо.
Для них, как и для общественности, это была уже старая история, и все сошлись на том, что не хотят знать, чем же она кончилась.
Часть первая
Человек из Убанги
1
После резкого толчка поезд тронулся, и Моде, вынужденный прервать свой бег, оказался на секунду прижат к перегородке в проходе возле тамбурной гармошки. Ее липкая поверхность, словно источавшая что-то жирное и холодное в эту дождливую октябрьскую ночь, проникла в его пальцы, в его кожу, в его память. Отныне она всегда будет ассоциироваться у него с понятием 'ночной поезд'.
Он вполне отдавал себе в этом отчет, что и делало те мгновения такими волнующими. Заглядывая вперед, Моде уже видел тот день, когда, став важной персоной, ему случится, проходя через третий класс в ресторан из своего спального вагона, украдкой притрагиваться ладонью ухоженных рук к этой перегородке в надежде испытать ге же чувства.
Узлы, чемоданы, обвязанные веревками, заменявшими сломанные замки, загромождали проход. Ледяной ветер врывался в оставленное открытым окно, за которым мелькали редкие огни то будки стрелочника, то ослепительно горевшей лампы, освещавшей участок ремонтируемого пути, то синего пламени паяльника Наверху впадины, по которой двигался поезд, окна домов были слабо освещены. Зеленовато-белый автобус медленно взбирался вверх по склону. Поезд вошел в туннель, и Моде с жадностью вдохнул паровозный дым и запах подземелья. Ему оставалось пройти еще один или два вагона. Раскачиваясь, как пьяница, он шел мимо купе, за которым угадывались бледные, болезненные лица людей с мрачными, пристальными и покорными глазами, которым эта поездка в ночи напоминала бегство.
Он шел быстро. Протянув руку, чтобы очередной раз ухватиться за медную ручку, он стал искать глазами Лину, которая смотрела прямо вперед, но, даже еще не увидев его, почувствовала присутствие, вздрогнула, быстро повернула голову и улыбнулась.
- Пошли...
Ей не было нужды задавать вопросы. Она читала радость и гордость в его глазах. Видела, как вздрагивают от нетерпения его руки, схватившие с полки их фибровый чемодан.
Он смотрел на тех, кто мог бы стать их спутниками, с иронией, жалостью, с легкой долей презрения. На трех моряков из Шербура, измученных двухсуточным отпуском в Париже, один из которых был так бледен, что, казалось, его вот-вот стошнит, на крестьянку в черном, лет за пятьдесят, словно застывшую на всю ночь, положив руки на зажатую в ногах корзину из ивовых прутьев, наконец, на кудрявую мать-одиночку, уже готовую вынуть из лифчика грудь, чтобы покормить своего малыша.
В их присутствии Лина не посмела о чем-либо спрашивать. Мишель не сказал ей, куда он идет. По прибытии на вокзал Сен-Назер им пришлось бежать вдоль всего состава. Поезд был длинным, вагоны третьего класса находились в его голове. Не сбавляя скорости, Мишель машинально поглядывал на стрелки повисших где-то в пространстве огромных часов.
- Лезь...
Он подсадил ее на скользкую ступеньку. Медные ручки перил были мокрые и покрыты угольной пылью.
Их попутчики уже устроились на ночь. Лина села тоже. Мишель остался стоять, рассматривая соседей расширенными зрачками, отчего лицо стало более тонким, а черты его более оживленными. Она понимала его состояние по неуловимо вздрагивавшим крыльям носа. Куда он ходил и откуда вернулся с таким торжествующим видом?
- Пошли...
Поезд миновал пригороды. Освещенное кафе на углу улицы, ряд приземистых особняков, затем внезапно высокий дом, словно державшийся каким-то чудом, а в пустынном переулке-заблудившееся такси.
- Ты думаешь, Мишель, что...
Он потянул ее вперед. Они шли друг за другом, задевая перегородки купе, натыкаясь на бродящих в поисках туалетов призраков. И наконец, миновав последний тамбур, увидели необычайно изысканный, спокойный теплый свет, ковровую дорожку на полу прохода, перегородки из отполированного красного дерева.
Лина мельком заметила профиль Мишеля. Как похож он был в это мгновение на молодого зверя, который своим коварством и усилиями достиг цели.
- Входи...
Купе было пустое, отделанное серым полированным деревом, с подголовниками на спинках сидений и с фотографиями на стенках.
- А если контролер...
Он лишь пожал плечами, прикрыл дверь и задвинул электрический колпак синими полотняными створками, напоминавшими веки человека.
- Вот так!
И, развалившись, удобно устроился на мягком сиденье. Наконец-то ему можно было расслабиться. Они были дома. Они нашли угол и могли теперь прижаться друг к другу. Выбившиеся из-под бархатного берета короткие волосы Лины были еще в бусинках холодного дождя.
Она не переставала думать о контролере.
- Что ты ему скажешь?
Он опять пожал плечами. К чему что-то предполагать? Им было хорошо. Они были в дороге. Разве одно это уже не было прекрасным? Набравший скорость поезд, уносивший их в удобном вагоне первого класса, длинным гудком приветствовал первые поля.
- Видишь, все можно уладить!
Что уладить? Все и ничего. Они не знали, не могли предвидеть, что ждало их в будущем. Но был сделан шаг вперед. Они двигались вперед. Мишелю и этого было достаточно.
- Какая первая остановка?
- Монт-Гассикур. Через полчаса.
- А если там кто-то сядет? - едва не высказала она свое предположение.
Но к чему было это делать? Она посмотрела на него снова. Привстав, он как раз снимал свой желтый плащ, придававший ему какой-то женственный вид. Мишель был худощав, а слишком тесный костюм делал его еще более тощим. Его длинные пепельные волосы, вызывавшие зависть девушек, были, как всегда, в беспорядке. Глаза горели лихорадочным блеском. Синеватые тени от малокровия подчеркивали скулы.
Он наклонился, чтобы рассмотреть фотографии: гора Сен-Мишель, Жюмьежское аббатство,
