недели.
Как ни удивительно, но они подчинились. Им и в голову не пришло использовать свободное время как-то иначе, то самое время, которое они обычно проводили за картами в привычном маленьком соседнем кафе.
Не пожалели ли они уже об этом маленьком кафе, где время текло так же медленно, как воды серой реки? Идя под руку, они миновали его. Капельки тумана оседали на их одежде и на темных блестящих волосах Лины. Повиснув на руке Мишеля, она прижалась к нему, как во времена, когда они были женихом и невестой и по вечерам без устали бродили по улицам Валансьенна.
- Что он сказал тебе? - в конце концов не без опаски спросила она.
- Ничего. Что не сердится на меня. Знает, что во всем виноват сам.
- Я считаю, Мишель, что он очень любит тебя, гораздо сильнее, чем ты думаешь, и, вероятно, сильнее, чем думает сам. Чувствуется, что этот человек до сих пор никогда никого не любил.
Рассказать жене о том, что произошло в комнате? Но как это сделать? Ведь там ничего собственно не произошло.
В тот момент, когда Мишель кинулся к двери, чтобы открыть ее, он был весь натянут и полон враждебности. Резко повернув ключ и откинув задвижку, он не счел за труд распахнуть дверь, то есть оставил Фершо на пороге.
Увидев его таким униженным, в общем, не решающимся войти, Мишель почувствовал угрызения совести, и голос его прозвучал не так озлобленно, как он хотел:
- Что вам угодно?
- Я пришел позвать вас к столу.
И после минутного раздумья добавил:
- Я посчитал лучшим, чтобы позвала вас не ваша жена.
Естественно, для того чтобы избежать сцены между ними. Фершо понимал, что, если наверх пойдет Лина, вся агрессивность мужа обрушится на нее, а если она еще чего доброго неловко поведет себя, то сцена между ними может закончиться весьма плачевно.
Все, что сейчас происходило, выглядело весьма необычно. Ведь в качестве хозяина, после того как Мишель так грубо побросал карты на стол и ушел без объяснений, Фершо вполне мог посчитать себя оскорбленным. Поэтому, услышав его шаги на лестнице, Мишель испытал чувство безотчетного и унизительного страха. Но, вскочив с постели, постарался придать лицу озлобленное и гневное выражение.
И вот, вопреки всем ожиданиям, Фершо, Фершо из Убанги, Фершо, убивший трех негров, о котором столько писали газеты и который противостоял своре политиков и финансистов, этот самый Фершо стоял перед ним с застенчивым и просительным видом.
Словно не будучи в силах произнести те слова, которые пришел сказать, он уже собрался уйти и повернулся спиной, но затем передумал и нерешительно вошел в комнату.
- Видите ли, Моде... Я повидался с капитаном 'Арно'... Я не думаю, что решусь уехать. Но у меня вошло в привычку предвидеть худшее. Я сказал ему, что нас будет трое на его борту...
Мишель, прищурившись, подозрительно наблюдал за ним.
- Вот так... Я не решался сказать вам это... Я ведь не знаю, готовы ли вы следовать за мной...
Чтобы скрыть свое смятение, Моде отвернулся к окну. Теперь ему глупейшим образом хотелось заплакать, просить прощения.
- Может быть, вы сами не хотите взять нас с собой, - прошептал он, стараясь сдержать рыдания.
Почему он снова оказался подавлен условностями? Они были вдвоем в комнате. Фершо закрыл дверь. Постель была прикрыта кремовым покрывалом, выделявшимся на фоне красного сатина перины.
- Послушайте, господин Фершо... Мне надо знать, что вы обо мне думаете...
Глаза его блестели, на ресницах застряли слезы, и тем не менее он не закрывал лица. Его порыв искренности был глубоким, сильным и непосредственным, хотя он и понимал, что тотчас пожалеет о нем.
- Я думаю...
В эту минуту Фершо действительно казался ему полным величия, он действительно возвышался над всеми теми, кого Мишель встречал прежде.
Простота костюма, банальная обстановка, на фоне которой тот выделялся еще более, ничуть не принижали его, еще более поднимая. Разве нельзя было рассматривать хотя бы ту же игру в белот, вызывавшую столько насмешек со стороны Мишеля, когда все враждебные силы ополчились против него, как доказательство полного самообладания со стороны человека все повидавшего, все пережившего и все испытавшего?
И вот этот самый человек стоял перед ним в нерешительности, не зная, что ответить одержимому, только что бросившему ему вызов, мальчишке. Теперь он искал слова, боясь его обидеть, сделать больно, обескуражить.
- Я думаю, Мишель, что вы подчас испытываете искушение сделать глупость.
Это не звучало упреком, скорее, как застенчивая констатация факта. Моде оценил выбор слов-таких простых и полных смысла.
- Вы подумали, что я способен вас предать?
- Я не сказал, что вы способны. Вероятно, тот образ жизни, который мы здесь ведем, подвергает испытанию вашу чувствительность. Наверное, я был не прав.
- В чем не правы?
Он не пожелал уточнить. Но Мишель все-таки его понял. Он был не прав, впустив неподготовленного молодого человека в странный мир, который был его миром. Он был не прав, благожелательно поглядывая на своего секретаря, как бы невольно поощряя, вместо того чтобы придерживать честолюбие мальчишки. Иногда этот взгляд напоминал взгляд, которым хотят польстить молодому хищнику, радуясь при виде его уже таких опасных зубов.
'Ты далеко пойдешь, малыш!'
Вот именно это и хотел услышать Мишель. Он хотел знать, не осуждает ли Фершо, который так хорошо разбирался в людях и умел одним словом, одной фразой, просто усмешкой осудить стольких своих сотрудников и даже брата Эмиля, его тоже? Доверяет ли он ему? Верит ли в его будущее?
Фершо пребывал в нерешительности, это чувствовалось. Причем не только после утренней сцены, не только после его возвращения из Брюсселя и той неприятной истории с деньгами, о которой, конечно, догадался. Это началось в тот день, когда в их жизнь, в силу сложившихся обстоятельств, вошла Лина. Фершо увидел Моде в ином свете. Но, вместо того чтобы интересоваться только жадным и нетерпеливым молодым человеком, он стал присматриваться к супружеской паре. И это было настолько очевидно, что он прошептал:
- У вас очень милая жена, и было бы нехорошо огорчать ее.
Внезапно вспыхнув, Мишель резким движением поднял голову. В глазах его был такой вызов, что любые слова казались бесполезны. И тем не менее он проворчал:
- Вы не находите меня достаточно сильным?
Достаточно сильным, чтобы пожертвовать Линой, когда потребуется конечно же! Но дело заключалось не только в этом. Ведь избежать банальной супружеской жизни было элементарно просто, доступно каждому.
То, что Мишель хотел узнать, что искал в глазах своего собеседника, сводилось к смутному и страшному вопросу, который он не мог сформулировать, но который был им обоим понятен и который можно было резюмировать тремя словами:
'До каких пор?'
Мишель хотел всего или ничего. Он хотел всего. Что скажет ему Фершо? Почему он раздумывал? Почему был в таком замешательстве?
- Признайтесь, вы не считаете меня достаточно сильным?
Тот уже уклончиво ответил ему. Но что означала фраза о Лине: 'У вас очень милая жена, и было бы нехорошо огорчать ее'?
Его ставили на место. Он был в ярости. Нахохлившись, как молодой петушок, он был весь - вызов.
