— Сахар, мистер Маккламфа?
— Пожалуйста.
— Один или два кусочка, мистер Маккламфа?
— Два, пожалуйста.
Элис передала рыжеволосому гиганту хрупкую фарфоровую чашку. Поселившись в Сторм-Пойнте, Маккламфа вдруг начал стесняться своего огромного роста. Вот и сейчас он ссутулился, стараясь уменьшиться в размерах, но без видимого результата — высокая спинка старинного стула доходила ему лишь до середины спины.
— Благодарю вас, мисс Фрэйзер.
— Не стоит, мистер Маккламфа.
— Можно просто Маккламфа, — сказал он, и лицо его внезапно залилось краской. — Или Йен.
— Д как предпочли бы вы сами? — спросила его Элис Фрэйзер. Ее было не так-то просто смутить.
Великан Маккламфа долго рассматривал свои руки, потом поднял большую голову и посмотрел прямо в глаза Элис Фрэйзер:
— Я бы предпочел, чтобы вы называли меня Йеном, если это не покажется вам слишком фамильярным.
— Ничуть. А вы можете называть меня Элис. Йен расплылся в улыбке.
— Ты еще не высказала свое мнение, Элис, — сказала Тори, возвращаясь к предмету разговора. Она поставила чашку и потянулась за бисквитом.
— Конечно, ты права. Мы с мистером Маккламфой… Йеном дважды обошли сад — утром и потом после ленча. Есть только одна статуя, которая подходит под описание, которое дал нам лорд Сторм.
Митчелл проглотил последний кусок шоколадного пирожного, которых съел уже не меньше полудюжины. Он как-то обмолвился, что обожает шоколадные пирожные, и Тори запомнила это и велела приготовить их для дорогого гостя.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы обращались ко мне так официально, мисс Фрэйзер, — заметил Митчелл. — Вы могли бы называть меня…
— Можете называть его просто приятелем, — с грубым хохотом влез Маккламфа. — Я и сам иногда его так называю.
— А как вы обращаетесь к нему в других случаях? — спросила Тори и рассмеялась, увидев, как изменилось выражение лица шотландца.
— Если не возражаете, — обратился Митчелл к Элис Фрэйзер, которая все это время невозмутимо молчала, — в нашем узком кругу я буду называть вас Элис, и мне было бы приятно, если бы вы, в свою очередь, называли меня Митчеллом. Но на людях мы можем обращаться друг к другу более официально, в зависимости от компании и обстоятельств.
— Отлично придумано, милорд, — заметил Маккламфа с дурацкой ухмылкой.
Митчелл облокотился о каминную полку и театрально вздохнул.
— Беда в том, что в наше время титулованный лорд едва ли может рассчитывать на почтительное обращение, — объявил он, как бы ни к кому в отдельности не обращаясь. — То ли дело в старые добрые времена! Мне рассказывали, что тогда глава клана почитался не меньше, чем древние языческие короли Шотландии, и считался чуть ли не полубогом. Его слово было законом, неповиновение исключалось полностью.
— Вы правы, — сказала Тори, глядя на Маккламфу. — Я думаю, «приятель» — подходящее обращение.
Маккламфа громогласно расхохотался и хлопнул себя по коленке, чай в его чашке расплескался на блюдце.
Темные разлетающиеся брови Митчелла слегка изогнулись, а красивый рот растянулся в дразнящей улыбке: всем своим видом он давал понять Тори, что придал ее словам куда более интимный смысл, чем она в них вложила.
Теперь наступил ее черед покраснеть.
Ну и пусть, утешила себя Тори, розовый цвет ей к лицу.
— Вернемся к нашему делу, — направила она разговор в более официальное русло. — В кабинете, где мы сейчас сидим, Митчелл обнаружил портрет королевы Виктории.
Отличная детективная работа, посмеялась она про себя: портрет висел у всех перед глазами, и не заметить его было просто невозможно.
— Портрет королевы в молодости был приобретен на том самом аукционе, — подтвердила Элис.
Митчелл попросил слова.
— Я нашел еще небольшую бронзовую фигурку мифической крылатой богини. В семье ее называли просто «Вики».
Тори машинально потянулась за бисквитом, обдумывая сказанное.
— Если считать садовую статую, то это уже третья «Виктория».
— Да, третья, — кивнул Митчелл.
— Должны быть еще и другие «Виктории», — уныло пробормотала Тори, на лице ее ясно читалось разочарование. Так и не притронувшись к бисквиту, она положила его обратно на тарелку. — Но где?
Элис Фрэйзер поднялась со своего места, одернула жакет серого служебного костюма и деловым тоном внесла предложение:
— Может быть, нам с Йеном еще раз прочесать крыло принца Уэльского, а вам с Митчеллом заняться музеем охотничьих трофеев и библиотекой?
Предложение казалось разумным. Таким же, как сама Элис.
— Давайте встретимся через два часа и обсудим наши находки, — предложила Тори и добавила: — Если, конечно, они будут.
— Хорошо, через два часа. — Элис сверилась со своими часами. — Значит, следующую рекогносцировку мы проведем ровно в шесть тридцать в библиотеке.
Чаепитие закончилось.
Но Тори заметила, как Митчелл напоследок схватил с тарелки еще одно шоколадное пирожное и, повернувшись ко всем спиной, засунул его в рот.
Тори распахнула огромные резные двери в самом конце длинного коридора, завела руку за угол и щелкнула выключателем. Одна за другой стали вспыхивать лампочки: сначала один ряд, потом другой.
Девушка вздрогнула. Во всяком случае, Митчеллу так показалось. Или привиделось. И, чтобы проверить себя, он спросил:
— Вы заметили, какой здесь холод?
— Нет. — Похоже, вопрос удивил ее, и она повернулась к нему. — А почему вы спросили?
Он пожал плечами:
— Мне показалось, что вы вздрогнули.
— Вам не показалось.
Он не решился спросить почему.
— Мне всегда было неприятно приходить в эту комнату, с самого детства, — сказала Тори, пропуская его в музей охотничьих трофеев.
Он огляделся: со всех сторон на него смотрели неподвижные мертвые глаза чучел животных.
— Прекрасно понимаю ваши чувства, — сказал он, взглянув на нее.
— Это место пугает меня.
Он засунул руки в карманы джинсов.
— Я бы не удивился, если бы вы сказали, что оно снилось вам в кошмарных снах.
— Снилось, и сколько раз.
Они остановились возле чучела застывшего в прыжке бенгальского тигра — вскинув огромную голову, он оскалил зубы, которые теперь пожелтели от времени, и выпустил острые, как бритва, когти. Но несмотря на угрожающую позу, глаза его были пусты и безжизненны.
Медная табличка внизу экспоната гласила, что тигр был убит в Восточной Индии в 1910 году Эндрю Стормом Вторым. Прапрадед Тори удачно поохотился.
На стене рядом с экспонатом висела увеличенная черно-белая фотография. На ней был запечатлен
